Харуки Мураками - Страна Чудес без тормозов и Конец Света [litres]

– Нашел! – крикнул я, морщась от боли в животе.

– Слава богу! – обрадовалась она. Забрав у нее фонарик, я схватил ее за руку и вытащил из воды.

Мы сидели у входа в нору, дрожа от холода. Наши мокрые штаны и рубашки были такими холодными, будто их только что вынули из морозильника. Теперь я понимал, каково человеку, которого искупали в огромном стакане виски со льдом.

Отдышавшись, мы развязали тюки с вещами и переоделись. Мокрые куртки с рубашками выкинули в темноту. Я уступил ей свитер. Ниже пояса все оставалось мокрым, но ни запасных штанов, ни белья мы не захватили, и с этим пришлось смириться.

Пока она возилась с излучателем, я посигналил фонариком Профессору: все в порядке, доплыли нормально. Тусклая звездочка вдалеке замигала в ответ – два раза, потом еще три – и погасла. Вокруг не осталось ни пятнышка света. Категории глубины, высоты, ширины и длины прекратили в этом мире свое никчемное существование.

– Идем! – сказала толстушка. Я посветил на часы. Семь восемнадцать утра. Новости по телевизору в самом разгаре. Люди садятся завтракать и запихивают в еще не проснувшиеся мозги прогноз погоды, рекламу таблеток от головной боли и проблемы экспорта японских велосипедов в США. Ни одной душе невдомек, что я проскитался всю ночь в этих чертовых катакомбах. Никто не знает, что значит плыть в ледяных чернилах с дырой в животе и ссадинами от пиявок на загривке. Никому и в голову не приходит, что мне осталось жить в этом мире двадцать восемь часов и еще сорок две минуты. Такие новости по телевизору не показывают.

По сравнению с тоннелем, которым мы попали в пещеру, эта нора оказалась гораздо уже. Ползти приходилось на четвереньках. Мало того – она еще и извивалась кишкой во все четыре стороны поочередно. Иногда дорога ухала вниз, а порой приходилось карабкаться вверх. Мы крутили замысловатые петли, как на американских горках, продвигаясь вперед очень медленно и с огромным трудом. Скорее всего, эти жуткие катакомбы породила естественная эрозия почвы. Даже для жаббервогов специально рыть такие запутанные ходы не имело бы ни малейшего смысла.

Через полчаса мы сменили излучатель. Еще через десять минут узкий проход оборвался, и мы оказались в коридоре с высоким потолком. Как в вестибюле старого дома, здесь было тихо, темно и воняло плесенью. Мы уперлись в развилку: дорога расходилась буквой Т. Странный ветер при этом дул справа налево. Толстушка посветила по сторонам. Что влево, что вправо луч фонарика убегал, не встречая препятствий, и терялся во тьме.

– И куда же теперь идти? – поинтересовался я.

– Направо, – уверенно сказала она. – Ветер оттуда. По словам деда, мы сейчас под кварталами Сэндагая. А нам нужно направо, к стадиону Дзингу.

Я представил себе карту города. Если так – сейчас над нашими головами две китайские лапшевни, книжный магазин «Кавадэ», студия «Виктор», а также парикмахерская, куда я хожу вот уже десять лет.

– Там, наверху, моя любимая парикмахерская, – сказал я.

– А-а, – отозвалась она без особого интереса.

Я подумал, что накануне конца света было бы неплохо сходить в парикмахерскую. Все равно за двадцать четыре часа я ничего важного не совершу. А сходить в баню, переодеться во все свежее и постричься – поступки, за которые никогда не стыдно перед собой.

– Берегись, – сказала она. – Гнездо жаббервогов уже совсем близко. Я слышу их запах и голоса. Не отставай от меня ни на шаг.

Я напряг слух и принюхался, но ничего не уловил. Лишь немного свербило в ушах, но никаких голосов я не слышал.

– А они знают, что мы приближаемся?

– Еще бы. Здесь – империя жаббервогов. Они знают все, что происходит на многие километры вокруг. Сейчас они в ярости. Потому что мы осквернили их святыню, а теперь выходим прямо на их гнездо. Если нас поймают – мало не покажется. Поэтому не вздумай от меня отходить. Иначе они тебя сцапают – и поминай как звали.

Мы подтянули веревку так, чтобы нас разделяло не более полуметра, и двинулись дальше.

– Осторожно! Тут стена обрывается! – вдруг закричала она и посветила налево.

И действительно: стена слева исчезла. Вместо нее зияла черная пустота. Луч фонаря проваливался в бездонную мглу и терялся в пространстве. Темнота перед нами дышала, словно живая. Черное кишащее месиво – омерзительное, точно раскисший студень.

– Слышишь? – спросила она.

– Слышу, – ответил я.

Наконец я понял, как звучат голоса жаббервогов. Хотя если точно, не голоса, а пронзительный скрежет, впивающийся в мозги. Словно полчища насекомых сверлили мне голову своими жалами. Яростный скрежет отражался от стены за спиной и ввинчивался в барабанные перепонки. Хотелось отшвырнуть фонарик, сесть на корточки и закрыть уши руками. Каждый нерв моего тела с ненавистью шлифовали напильником.

То была идеальная ненависть. Не сравнимая ни с каким другим чувством. Свирепый ветер вырывался из дыр преисподней, стремясь повалить нас на землю и расплющить в лепешку. Все самые гнусные помыслы Подземелья слились с перекрученным временем в один кошмарный сгусток, чтобы размазать наши тела по земле. Я никогда не подозревал, что ненависть может давить на человека такой реальной физической тяжестью.

– Не останавливайся! – заорала мне в ухо толстушка. Ее голос звучал очень звонко, но не дрожал. Никогда раньше она так на меня не орала. Возможно, поэтому я наконец заметил, что остановился.

Она с силой натянула веревку.

– Вперед! Иначе нам крышка!

Но мои ноги не двигались. Чужая ненависть буквально пригвоздила меня к земле. Время потекло вспять, унося мои мозги к древней памяти человечества. Мне больше некуда было идти.

И тут она влепила мне затрещину. Такой силы, что я на секунду оглох.

– Правой! – орала она. – Правой! Слышишь меня?! Двигай правой ногой, осел!!

Моя правая нога, скрипя и вибрируя, медленно сдвинулась с места. Натужный визг достиг апогея, разочарованно дернулся – и как будто немного стих.

– Левой! – заорала она. И я передвинул левую ногу. – Вот так! Еще шаг! Еще! Живой?

– Живой, – вроде бы сказал я, но так и не понял, удалось произнести это вслух или нет. Проклятые твари затягивали нас в самую сердцевину кишащей тьмы. Вливая в уши животный ужас, который отключал ноги и медленно подбирался к рукам.

Худо ли бедно ли, я сделал шаг – и мне тут же захотелось бежать сломя голову. Я готов был на что угодно, лишь бы вырваться отсюда как можно скорее. Но она крепко стиснула мою руку.

– Свети себе под ноги! – приказала она. – Прижмись к стене и двигайся боком! Понял?

– Понял, – ответил я.

– Свети только вниз!

– Почему?

– Потому что они перед носом! – уже прошептала она. – На жаббервогов смотреть нельзя. Кто их увидит – больше не сможет пошевелиться.