Брайан Ламли - Мифы Ктулху. Хаггопиана и другие рассказы [litres]

Когда он закончил, я приблизился к стене клубящегося тумана, за которой стоял Милахрион, окутанный черной мантией и окружавшей его тайной. Теперь он уже не выглядел столь высоким; на самом деле он был не выше меня, и, несмотря на огромную силу, которой он владел при жизни, он уже не вызывал во мне страха. Неужели я, Тех Атхт, мог испугаться духа? Даже духа самого могущественного на свете чародея?

– Ты так и не сказал мне того, что я хочу знать, – обвиняющим тоном заявил я.

– Какой ты нетерпеливый, – ответил он. – Когда дым травы Жа теряет свою силу и тебя манит реальный мир, твое нетерпение растет. Хорошо, я повторю тебе то, что рассказал мне Ктулху о бессмертии.

Он рассказал мне, что единственный способ для обычного человека, даже самого могущественного из чародеев, существовать вечно – реинкарнация! Но, увы, подобное возвращение не было бы полным, так как мне пришлось бы вселиться в тело другого человека и использовать его разум, а поскольку я не хочу иметь слабое тело и разум, то наверняка натолкнусь на сопротивление еще не родившейся личности. Иными словами, мне придется делить тело и разум с кем-то другим! Но я рассудил, что даже частичное бессмертие лучше, чем никакое. Разве ты не согласен, мой потомок?..

Конечно, я хотел бы иметь тело, которое напоминало бы мое собственное, и соответствующий разум, проницательный разум, стремящийся познать большие и малые тайны этого мира, разум чародея! На самом деле было бы еще лучше, если бы в его жилах текла моя собственная кровь…

– Погоди! – крикнул я, в страхе пытаясь вглядеться в серый туман, чтобы увидеть невидимое лицо Милахриона. – Твоя история меня пугает, предок мой, и…

– …и, тем не менее, ты должен выслушать ее до конца, Тех Атхт, – прервал он меня, и в голосе его вновь прозвучала неумолимость судьбы. Продолжая говорить, он медленно поплыл в мою сторону, и я наконец увидел его темные глаза, в которых горел смертельный огонь. – Чтобы быть уверенным, что этот еще не родившийся человек будет обладать всеми необходимыми мне чертами, я составил договор, касающийся моего воскрешения в его теле. Условие, которое он должен выполнить, заключается в том, что его чародейские способности должны быть таковы, чтобы он сумел десять раз вызвать меня из страны теней, и только тогда я войду в его тело… А ты сколько раз меня до сих пор вызывал, Тех Атхт?

– Десять раз, демон! – задыхаясь, крикнул я. Чувствуя, как меня до костей пробирает замогильный холод, я бросился к нему, схватив дрожащими руками за плечи, и взглянул в лицо, которое теперь было отчетливо видно, словно отражение в зеркале. В зеркале? Да! Ибо, хотя это было лицо старого, очень старого человека, оно, тем не менее, было моим собственным!

Я без промедления сбежал и проснулся холодным утром на вершине Горы Древних, где стоял мой привязанный як, который беспокойно посмотрел на меня и нервно фыркнул…

Но это было давно, в годы моей молодости, а теперь я уже не боюсь Милахриона, хотя чувствовал страх перед ним в течение многих лет. В конце концов я оказался сильнее его, ибо он перенял лишь небольшую часть моей личности. Взамен я получил все его колдовское искусство, изученное за всю жизнь, посвященную разгадке мрачных тайн. В том числе и тайны бессмертия.

Однако и сейчас Милахрион остается непобежденным, ибо я наверняка понесу часть его личности в будущее. Порой я улыбаюсь при мысли об этом, и чувствую, как меня разбирает смех, словно поднимающийся над бескрайними песками пустыни ветер… но так бывает нечасто. Ибо смех этот нисколько не напоминает мой собственный, а эхо его длится чересчур долго.

Этот рассказ, с которого началась моя писательская карьера, был написан в 1967 году и в числе полудюжины других послан Августу Дерлету в «Аркхэм Хаус». Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, что Дерлет вообще обратил на меня внимание. Не то чтобы рассказы были плохи сами по себе, но того же никак нельзя было сказать о виде, в котором я их предоставил. Попробуйте представить себе, как, сидя за своим столом, Дерлет открывает картонный тубус, присланный в целях экономии наземной почтой из Берлина. Внутри он обнаруживает рассказ, вернее, свиток, который ему приходится прикрепить кнопками к столу, чтобы прочитать! К тому же рассказ напечатан через один интервал, иногда с обеих сторон, на страницах из военного блокнота! Удивительно, как он не вышел из себя! Но в то время он собирал материал для сборника «Рассказы о Мифе Ктулху», и этот рассказ как раз подошел по размеру и форме. «Город-побратим» вошел в вышеупомянутый сборник и впоследствии много раз переиздавался, в том числе как глава моего романа «Под торфяниками».

Данная рукопись прикреплена в качестве

«Приложения А» к докладу номер M-Y-127/52

от 7 августа 1952 года.

Вконце войны, после того как разбомбили наш дом в Лондоне и погибли мои родители, я попал с тяжелыми ранениями в госпиталь, и мне пришлось провести почти два года, лежа на спине. Именно в этот период моей юности – мне было всего семнадцать, когда я вышел из больницы – возникло мое увлечение, впоследствии превратившееся в жажду к путешествиям, приключениям и изучению древностей. Я всегда был бродягой по своей натуре, но после всех ограничений, которые мне пришлось испытать за два тоскливых года, я сразу же воспользовался шансом наверстать упущенное, без остатка отдавшись странствиям.

Нельзя сказать, что в течение тех долгих мучительных месяцев я был полностью лишен удовольствий. Между операциями, когда позволяло здоровье, я жадно читал книги из больничной библиотеки, главным образом, чтобы забыть о тяжелой утрате, перенесясь в чудесные миры, созданные Джонатаном Скоттом в его волшебных «Сказках 1001 ночи».

Кроме того наслаждения, которое давала мне эта книга, она позволяла мне отвлечься от разговоров, которые я слышал о себе среди врачей. Говорили, будто я не такой, как все, и якобы врачи нашли некие странности в моем организме. Ходили слухи о странных свойствах моей кожи и слегка выступающем хряще у основания позвоночника, о небольших перепонках на пальцах рук и ног, а поскольку у меня еще и полностью отсутствовали волосы, на меня не раз бросали подозрительные взгляды.

Все это, плюс мое имя, Роберт Круг, нисколько не прибавляло мне популярности в больнице. В то время, когда Гитлер продолжал периодически бомбить Лондон, фамилия Круг, намекавшая на немецкое происхождение, вероятно, куда больше препятствовала дружеским отношениям, чем все мои прочие странности, вместе взятые.

Когда закончилась война, я обнаружил, что стал богат, оказавшись единственным наследником состояния своего отца, а мне тогда не было еще и двадцати. Джинны, упыри и ифриты Скотта давно остались в прошлом, но не меньшее наслаждение я получал теперь от популярного издания «Раскопок шумерских городов» Ллойда. Именно эта книга вызвала у меня тот благоговейный трепет, с которым я всегда относился к волшебным словам «Затерянные города».