Сесилия Ахерн - Посмотри на меня [litres]

Ей показалось, что музыка заиграла громче, барабанная дробь била ей прямо по голове, а меховые узоры слились в одно расплывчатое пятно. Сирша никогда ей не звонила, должно быть, произошло что-то ужасное.

– Элизабет, не ходи, – настойчиво сказал Марк. – Передайте, пожалуйста, что мисс Эган сейчас занята, – попросил он бармена. – Это твой вечер, вот и наслаждайся им, – тихо добавил он, глядя в глаза Элизабет.

– Нет, нет, не надо, – запинаясь, проговорила Элизабет. В Ирландии сейчас три часа ночи, почему Сирша звонит так поздно? – Я подойду к телефону, спасибо, – сказала она молодому человеку.

– Элизабет, сейчас начнется речь, – предупредил ее Марк, когда шум в комнате начал стихать и все стали собираться вокруг микрофона. – Это нельзя пропустить, – прошипел он. – Это твой момент.

– Нет, нет, я не могу! – Ее охватила дрожь, и, оставив его, она направилась к телефону.

– Алло? – сказала она несколько секунд спустя с явным беспокойством в голосе.

– Элизабет? – Было слышно, что Сирша всхлипывает.

– Сирша, это я. Что случилось? – Сердце Элизабет билось с глухим стуком.

Генри начал свою речь, и в клубе наступила тишина.

– Я просто хотела… – Сирша умолкла.

– Что ты хотела? С тобой все в порядке? – поспешно спросила Элизабет.

В зале рокотал голос Генри:

– …И наконец, я хочу поблагодарить великолепную Элизабет Эган из компании «Морган дизайнз» за то, что она так чудесно все здесь оформила за столь короткое время. Она создала нечто совершенно не похожее на то, что мы видим сейчас повсюду, сделав «Зоопарк» самым популярным и модным клубом в городе. Люди будут становиться в очередь, чтобы попасть сюда, и это ее заслуга. Она сейчас стоит где-то там сзади. Элизабет, помаши нам, покажись им всем, чтобы они смогли украсть тебя у меня.

В наступившей тишине все смотрели по сторонам, ища глазами дизайнера.

– О, – эхом разнесся голос Генри. – Ну, она стояла там секунду назад. Наверно, кто-то уже перехватил ее и заказывает ей новый проект.

Все засмеялись.

Элизабет посмотрела в зал и увидела, как стоящий в одиночестве с двумя бокалами шампанского Марк пожимает плечами в ответ на вопросительные взгляды людей и смеется. Делает вид, что смеется.

– Сирша! – Голос Элизабет дрогнул. – Пожалуйста, скажи мне, что случилось. У тебя опять какие-то проблемы?

Тишина. Вместо тихих всхлипываний, которые Элизабет только что слышала, голос Сирши снова окреп.

– Нет, – отрывисто сказала она. – Нет, я в порядке. Все в порядке. Наслаждайся своей вечеринкой. – И она отключилась.

Элизабет вздохнула и медленно положила трубку.

Генри закончил свое выступление, и снова раздались удары барабанов, разговоры и напитки потекли рекой.

Ни у нее, ни у Марка не было настроения веселиться.

Элизабет ехала по дороге, ведущей к ферме отца, она видела в окне его огромную фигуру. Бросив все, она ушла с работы пораньше и искала Сиршу. Никто не видел ее уже несколько дней, даже, как ни странно, владелец паба.

Объяснить людям, как добраться до стоявшей далеко на отшибе фермы, всегда было сложной задачей. Ведущая к ней дорога даже не имела названия, что не удивляло Элизабет: это была дорога, которую люди забывали. Чтобы найти ферму, новым почтальонам и молочникам всегда требовалось несколько дней, политики никогда не заезжали сюда с агитацией, дети никогда не приходили по праздникам за сладостями. Ребенком Элизабет пыталась убедить себя, что мать просто заблудилась и не смогла отыскать дорогу домой. Она даже поделилась своей теорией с отцом, который в ответ улыбнулся ей так слабо, что это едва походило на улыбку, и сказал:

– Знаешь, Элизабет, а ты не так уж далека от истины.

Это было единственным объяснением (если его вообще можно так назвать), которое она получила. Они никогда не обсуждали исчезновение матери: соседи и приезжавшие в гости родственники замолкали, когда Элизабет оказывалась рядом. Никто не рассказал ей, что произошло, а она не спрашивала. Она не хотела, чтобы повисло неловкое молчание или чтобы отец выскочил из дома, услышав имя матери. Если отсутствие упоминаний о матери гарантировало всеобщее счастье, то Элизабет, как обычно, была счастлива всем угодить.

В любом случае она не была уверена, что действительно хочет знать правду. Тайна куда приятнее. Ложась вечером в постель, она мысленно сочиняла истории, где мать оказывалась в потрясающих экзотических странах, и засыпала, представляя себе, как та ест бананы и кокосы на необитаемых островах и отправляет Элизабет послания в бутылке. Каждое утро она осматривала в отцовский бинокль береговую линию, не покачивается ли что-нибудь на волнах.

Согласно другой теории, мать стала кинозвездой в Голливуде. Элизабет чуть ли не прижималась носом к экрану во время воскресных сериалов в ожидании большого дебюта матери. Но потом она устала искать, надеяться, придумывать и в конце концов совсем перестала задумываться о ее судьбе.

Фигура в окне бывшей комнаты Элизабет не исчезла. Обычно отец ждал ее в саду. Элизабет уже многие годы не заходила в дом. Подъехав, она подождала несколько минут, но, не увидев ни отца, ни Сирши, вышла из машины, медленно толкнула калитку – от скрипа петель у нее по телу побежали мурашки – и неуверенной походкой пошла на высоких каблуках по каменным плитам. Сорняки высовывались из трещин, чтобы посмотреть на незнакомку, вторгшуюся в их владения.

Элизабет дважды постучала в заляпанную краской зеленую дверь, но тут же отдернула руку, словно обжегшись. Ответа не последовало, но она знала, что в спальне справа от входа кто-то есть. Она толкнула дверь. Внутри царило безмолвие. В нос ей ударил знакомый запах плесени, когда-то олицетворявший все то, что она считала домом, и Элизабет на несколько секунд замерла. Постояла, чтобы справиться с чувствами, которые пробудил в ней этот запах, и только потом вошла в дом.

Откашлялась.

– Привет!

Ответа не было.

– Привет! – повторила она громче. Ее взрослый голос был неуместен в доме ее детства.

Элизабет пошла на кухню, надеясь, что отец услышит ее и выйдет навстречу. У нее не было ни малейшего желания заходить в свою комнату. Стук высоких каблуков по каменному полу эхом разносился по дому – еще один непривычный здесь звук. Войдя на кухню, объединенную со столовой, она затаила дыхание. Ничего не изменилось, и в то же время все было другим. Запахи, часы на каминной полке, кружевная скатерть, ковер, кресло у камина, красный чайник на зеленой плите, занавески. Все было на своих местах, но постарело и выцвело от времени, оставаясь, однако, частью этого дома. Как будто здесь никто не жил, с тех пор как Элизабет уехала. Может быть, никто и не жил здесь по-настоящему .