Тахера Мафи - Чаролес [litres]

Она быстро отвернулась, необъяснимо напуганная, и постаралась взять себя в руки.

Компания начала проталкиваться сквозь тол- пу; предводительствовал Беньямин – точнее, его тележка. Она на редкость эффективно рассекала толчею: встречные сами торопились отпрыгнуть с пути, боясь попасть под колеса. Лейли, Алиса и Оливер старались держаться сразу следом, чтобы не потеряться в этом хаосе.

Перрон ходил ходуном: пассажиры перекрикивались, поезд пронзительно свистел. Клубы дыма плавали в воздухе размытыми призраками, преломляли солнечные лучи и, окутывая людей, делили их на две неравные половины: свет и тьму, добро и зло. Полы плащей хлопали на ветру, фуражки и трости взмывали в приветствии, цилиндры и котелки склонялись в прощании. Прохожие кутались в меховые пальто, дамы щеголяли в красочных кашне, дети прятали руки в мягкие муфты, а младенцы едва выглядывали из плотных слоев кашемира. Обитатели Чаролеса оказались неожиданными модниками: куда ни посмотри, взгляд задерживался или на кружевной вуали, или на лихо заломленной кепке. Зима явно была для них поводом выгулять лучшие наряды.

Всего четыре человека выбивались из этой ярмарки тщеславия своей невыразительной и, чего уж там, не очень чистоплотной внешностью. И прежде всего Лейли.

Ее просто невозможно было не заметить.

В отличие от большинства чаролесцев, Лейли никогда не улыбалась, никогда ни с кем не здоровалась и никогда не извинялась, врезавшись в прохожего; она вообще ничего не говорила – разве что глазами, чей острый серебряный взгляд казался на свету особенно нездешним и лучше шпаги пригвождал встречных к месту. Хуже того: ее старомодные одежды были выпачканы в застарелой крови, а развевающийся алый плащ при каждом движении распахивал полы и обнажал пояс со зловещими древними инструментами. Все вместе составляло довольно тревожную картину, но даже ее можно было бы пропустить, если бы не звук – господи, звук , – из-за которого Лейли и привлекала столько внимания. Кости у нее в рюкзаке стучали, словно второе сердцебиение – клик-клак, клик-клак , – порождая жуткое потустороннее эхо, так хорошо знакомое жителям Чаролеса. Этот звук значил, что среди них мордешор – что среди них сама смерть, – и люди при ее приближении инстинктивно пятились в страхе и отвращении. Каждый щелкающий шаг вызывал сумрачные взгляды, поджатые губы и приглушенные шепотки. Дети ахали и указывали на Лейли пальцем, а родители поспешно оттаскивали их в сторону. Никто не осмеливался препятствовать мордешору или его работе, но также и не выказывал ни крупицы доброты. Лейли оставалась изгоем даже среди собственного народа, и лишь самоуверенность, граничащая с дерзостью, до сих пор спасала ее от их жестокости.

К счастью для ее гордости, Алиса с Оливером так громко стучали зубами, что ничего не заметили.

Клонящийся к закату день становился все холоднее, и стоило детям покинуть теплое нутро вагончиков, как мороз с новой яростью всадил в них клыки. Выбираясь с вокзала, они думали только о том, где бы от него спрятаться. Однако, когда толпа наконец расступилась и вытолкнула их на главную улицу, Алиса и Оливер застыли соляными столбами, преисполнившись трепета и восхищения.

В царящем на перроне безумии они упустили одну важную деталь: все это время они шли не по земле, а по льду . Видите ли, в центре Чаролеса было очень мало привычных улиц; дома соединялись не дорогами и тротуарами, а множеством речушек и каналов. Летом местные жители передвигались преимущественно на лодках, а зимой – которая без сомнения была здесь самым волшебным временем – на запряженных лошадьми санях. Знаменитые чаролесские морозы сковывали воду так крепко, что она превращалась в одно сплошное непробиваемое полотно.

Теперь замерзшая вода переливалась шестнадцатью оттенками синевы; волны и пузырьки застыли в самых живописных положениях. Что же до города, он представлял собой скопление величественных куполов и ужасающих шпилей, которые не мог затмить никакой снегопад. Даже чаролесцы регулярно ощущали благоговение и подавленность перед лицом собственной архитектуры – что уж говорить об Алисе и Оливере. Конечно, Ференвуд был красивым городом, но и он блек в сравнении с грандиозностью мира Лейли.

Здесь было больше зданий, чем Алиса могла пересчитать, больше магазинов, палаток, лотков и открытых рынков, чем она видела за всю свою жизнь. Дети вихрем проносились мимо на блестящих коньках, а торговцы потрясали кулаками им вслед и распекали за безрассудство. Запряженные терпеливыми лошадками сани перевозили семьи от одной лавки к другой, а их владельцы сметали свежий снег в аккуратные кучки у порогов. Какой-то храбрый пастух сунулся прямо в толпу со стадом блеющих овец, останавливаясь только, чтобы прикупить с лотка чашку чая или засахаренный апельсин на дорогу.

Хрусткий воздух благоухал мятой и корицей, отовсюду доносились звуки искристого веселья: взрослые смеялись, дети улюлюкали, трубадуры маршировали по улице с песнями и ситарами. Подростки жадно толклись вокруг стеклянных бочонков, доверху наполненных сахарными лёденцами, малиной, голубикой и пучками лаванды, вмороженными один в другой. Улицу окаймляли сотни тележек, на которых высились башни пареной свеклы; груды печеных орехов; супницы с горячими похлебками и пряным рагу; бесконечные трубочки нуги с лепестками роз; золотые диски промасленной халвы; ароматные букеты только что зажаренной кукурузы; ломти хлеба, настолько огромные, что не прошли бы в дверной проем, а также целые горы собранных вручную гранатов, айвы и хурмы.

От такого фонтана звуков и красок немудрено было растеряться. Этот город обладал собственным сердцебиением, под которое Алиса могла бы танцевать, как под лучшую мелодию, – но пока она только глазела вокруг, боясь моргать, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного. За свою недолгую жизнь она побывала во множестве странных мест, но даже Итакдалия с ее бесчисленными деревушками и пугающими порядками не завораживала девочку так, как Чаролес. Все, на что она была сейчас способна, – это смотреть широко распахнутыми глазами, приоткрыв от изумления рот, и вдыхать, вдыхать, вдыхать этот мир вместе с его колючим воздухом.

Беньямин и Лейли обменялись насмешливыми взглядами.

– Ну, как тебе наш город? – спросил Беньямин, даже не пытаясь скрыть гордости.

Алиса лишь покачала головой. Щеки ее пылали.

– Никогда не видела такой красоты! – воскликнула она и обернулась к Оливеру. – Господи, Оливер, что же нам сделать сначала?

Тот засмеялся и нашарил ее руку.

– Что бы мы ни собирались сделать, давайте сделаем это после того, как помоемся.