Жан Рэ - Круги ужаса [Новеллы]

Она словно плавает в плотном дыму — призрачный огонек в сумрачном небе.

Ньюмен Болкан Салл с ужасом созерцает зал — он попал в страну смерти.

Все умерли!

Все — матросы, официанты, посетители, бармен, девицы. Все мертвы, позеленели и разлагаются.

Зеленая лампочка убила всех.

Боже!

Судно заполонила гниющая человеческая плоть из морских бездн.

Вся та плоть, которая уцелела после клешней крабов, присосок спрутов, медленного и неотвратимого поглощения моллюсками, не попала в пасть прожорливых акул и избежала неумолимого заглатывания вязким илом, вырвалась на поверхность, прорвав водосвод, чтобы послушать фокстроты, поглазеть на танцы оголодавших девиц и выпить виски.

Ньюмен Болкан Салл поспешно схватил бокал и тут же с отвращением поставил на место.

Он заполнен темной жидкостью, мутной и тусклой, — в него налили желчь.

Фу!

— Зеленый свет, — шепчет он. — Противно, но куда деваться.

— Официант, ша…

Он не успевает заказать шампанское, чтобы подавить страх, — в зале появляется новая танцовщица, высокая-высокая, стройная, нереальная.

«Ниточка худющей плоти», — говорит он про себя и хочет засмеяться, но понимает, что сравнение не так уж забавно.

Душам, обитающим в стройных и прекрасных телах продажных девиц, первыми предстоит нырнуть в звездную бездну, где их ждет Господь.

Граммофон замолкает, словно его медная пасть поперхнулась дымом.

Только звучит вечный стон моря, израненного людскими судами.

Девушка начинает танец без музыкального сопровождения, ей подыгрывает лишь ритмичный стон океана и болезненный звон натянутого гафеля, задетого беспокойным ветром.

Ньюмен Болкан Салл видит, как расслабляются удлиненные тугие мышцы, словно просыпаясь после тысячелетнего сна. Танец убыстряется, становится жгучим, как лихорадка, заламываются руки, грудь яростно вздымается от дыхания, пальцы рвут воздух, глаза разрывают тьму огнями, как зарницы в небе.

Вдруг страстный вихрь замедляется — томные движения танцовщицы сродни вкрадчивой поступи тигра в джунглях или едва заметному колыханию спрутов, затаившихся в морских безднах.

К окаменевшей статуе страсти и ярости приближается мрачная группа. Два человека в черном толкают перед собой мужчину в белом костюме с невероятно бледным лицом: тот пошатывается, умоляет, но из зеленой тьмы появляется рука. В руке танцовщицы сабля.

Короткое, тяжелое и неумолимое лезвие. Смертный приговор исполняется зеленоватой сталью.

« Фантазия , — хочет выкрикнуть Ньюмен Болкан Салл. — Слишком мрачная фантазия…»

Стальное лезвие остро заточено, и жертва корчится в безмерном отчаянии.

— Аха! Ах! Ах!

Танцовщица закричала, танцовщица прыгнула, танцовщица нанесла удар.

Над залом взлетает невыразимо печальная мелодия, плач невидимой скрипки.

Дарительница смерти кладет отрубленную голову на серебряное блюдо и с безумными рыданиями начинает гладить губы, волосы, кровоточащую рану.

У ног Ньюмена Болкана Салла судорожно подрагивает обезглавленное тело мужчины, а из ровного среза хлещет, хлещет и хлещет черный поток.

— Еще! Еще! Еще! — вопит толпа. — Еще!

Танцовщица исчезла в зверином прыжке, унося отрубленную голову, а люди в черном убирают обезглавленное тело.

— Повторить!

Жестокая и высокомерная танцовщица возвращается. И ждет с саблей наготове.

Ньюмена Болкана Салла охватывает ужас — его поднимает рука демона и бросает к ногам кровожадной ведьмы.

— Пора отрубить кочан этому недомерку, — приказывает хриплый голос.

Несчастный миллионер узнает громилу с красными глазами.

— Хочу видеть его мерзкую голову на блюде, — кричит безумец.

— Браво! Да, да! — подхватывает толпа.

Танцовщица занимает исходную позицию. Море издает жалобный стон.

Вновь вспыхивает зеленая лампа.

— Прочь, мерзавцы!

В зал врывается экипаж «Причуды»: капитан Арчибальд Мидлей, Кентакки Джонс, Бредфорд Пилл и стюард.

— Подумаешь, — ворчит громила, — и пошутить нельзя!

Удар дубинки расплющивает ему нос. Он возвращается за свой столик, вытирает кровь с лица и всхлипывает.

Посетители разражаются громогласным хохотом.

— Я, — усмехнулся Крол, — хорошо знаю этот трюк. В качестве жертвы всегда выбирают человека очень маленького роста.

Одевают в длинную белую рубашку и закутывают от макушки до пят, на голове крепят небольшое блюдо красного цвета, а на него приклеивают восковую голову.

Думаю, в голове есть какая-то механика, и она вращает глазами, как шестишиллинговая кукла.

Когда девица наносит удар саблей, приклеенная мастикой голова слетает на пол, а недомерок в ночной рубашке катится по полу. За каждое представление он получает полкроны и бесплатную порцию виски.

Вот и весь секрет трюка.

Быть может, ваше сеньорство угостит меня виски, ведь я раскрыл профессиональную тайну?

Оказавшись на полу, человек давит на резиновую грушу, спрятанную под рубахой, и через три или четыре дырки в подносе изливается черный кофе.

«Кофе?» — спросите вы. — Почему бы и нет? В зеленом свете кровь выглядит черной, как сок жевательного табака. А кофе меньше пачкает рубаху, чем вода с красной краской.

Соображения экономии.

Иногда танцовщица наносит удар ниже блюда, и тогда актер вопит и истекает кровью по-настоящему. Это повышает привлекательность танца, но актер все равно получает только пол кроны.

Справедливо ли это? Нет! Может, поговорим о социальных требованиях?

Авеню, пересекающая Бродвей.

На огромной низкой кровати, застеленной белыми простынями, как моржонок на полярном бархате льдины, бьется Ньюмен Болкан Салл.

— Не хочу! — вопит он. — Не хочу, чтобы моя голова попала на блюдо.

В спальню входит холеный и презрительный лакей-француз:

— Сэр, успокойтесь, время ленча прошло.

— На блюде, — стонет несчастный.

— Сэр, вам известно, с каким уважением я отношусь к вам, а потому тоже отказываюсь от еды.

— Правда? — недоверчиво спрашивает Ньюмен Болкан Салл.

— Даже соус берси не попробую, клянусь вам, сэр.

Ньюмен Болкан Салл успокаивается и засыпает: ведь француз сожрет и подошву сапога под соусом берси.

Танцовщица закричала, словно раненое животное, и разорвала на себе платье из розового шелка.

— О, Господи! Не могу больше!

Бармен схватил стакан виски и выплеснул его содержимое в лицо девушке.

Спиртное обожгло широко раскрытые глаза, и несчастная взвыла от боли.

— Ах, как нехорошо, — с укоризной сказал Септимус Камин.

Могучей рукой сгреб бармена за грудь, выволок из-за стойки, встряхнул и швырнул в кучку недовольных пьяниц.