Жан Рэ - Круги ужаса [Новеллы]

В тот же самый час две младшие сестры Пюсс выскочили на улицу и бросились к полю. Они неслись вдоль леса в лучах лунного света; пока их не заметил браконьер Грюн.

— Какие прекрасные кролики! — радостно вскричал он.

— Мы сестры Пюсс! — воскликнули они.

— Как странно кричат эти кролики! — удивился Грюн. — Ну и черт с ними! Они не станут хуже, когда попадут в котел…

Он вскинул двустволку: Бах! Бах!

— Уж очень тощие, — проворчала его жена, засыпая луком, тимьяном и лавровым листом мясо и ножки, плавающие в жиру на сковородке.

— Зато какой аромат! — повел носом Грюн.

— Тигр!

— Тигрица!

— Черная пантера…

— Уж я-то знаю!

Со всех сторон раздавались выстрелы; люди тяжелыми палками добили отвратительное животное, которое издохло в крови на берегу Иннерсте.

Последнюю сестру Пюсс нашел на рассвете Зигра, цыган, водивший напоказ медведей. Фургон его стоял на обочине дороги.

— Чудеса! — вскричал он. — Женщина-лев с когтями!

И избил ее, дабы усмирить и сделать послушной. А потом затолкал в крохотную клетку на колесах, где сидел медведь.

— Мартин — славный зверь. Дикие звери хорошо уживаются друг с другом.

Но ошибся, ибо Мартин, считая, что ему тесно в этой клетушке, загнал когтистую даму в угол и удавил.

— Тобиас Уип, друг мой, вот и утро наступило …

Очаг погас, а в лампе на краешке почерневшего фитиля агонизировало пламя.

Кто в этой ночи, побежденный первыми лучами света, называл меня своим другом? Кот Мурр по-прежнему сидел на моих коленях, но весил всего несколько унций.

Мрак в углу, где прятались ночные гости, рассеивался. Свет от пепельных лучей луны завоевывал помещение, охотясь за тайнами и слизывая последние призраки, как капли росы.

— Тобиас Уип у друг мой…

Я шагал по Марроу-стрит, которая просыпалась под низким гудением Биг-Бена.

Перед красноватой отдушиной булочной стоял черный кот, но это не был Кот Мурр.

И все же в торжествующем свете зари состоялась волшебная встреча: Чосер в плаще, чьи полы крыльями развевались под порывами утреннего ветра, шел рядом и называл меня другом.

— Кто ответил на ночные приглашения, Уип? В глубине души я надеялся на возвращение своих милых паломников из Саутворка, а явились призраки, болтливые духи Гептамерона, и несколько смертных, зачарованных причудами ночи. Было мгновение, когда я задрожал от страха, заметив опасные контуры саламандры в пылающем очаге и услышав, как мне показалось, доносящийся издали грохот разгулявшихся стихий… Уип, вам следует знать, что в своем одиноком убежище в Вудстоке, я написал больше сказок для духов, чем для смертных. Они были невидимы, но окружали меня, и я их боялся… Я спрашивал: «Что вы требуете? Молитв?» Они гудели как разъяренные пчелы, и я понял, что они ближе к человеку, чем к Богу, и не ждут ничего хорошего от священных слов. Они походили на детишек, жадных, жестоких или наивных, разъяренных или нежных. Я сочинял истории о чудесных приключениях и, похоже, сумел подружиться с ними, доставляя удовольствие своими рассказами… Но никогда не видел их лиц, если таковые у них есть, с опаской ощущая застывшие взоры, обращенные в мою сторону, и печальное или счастливое биение сердец… Такова цена, заплаченная за право жить без особого страха и спокойно умереть.

— Тобиас Уип, друг мой…

— Чашечку горячего чая или стаканчик джина?..

Печальная девушка в розовом пеньюаре и сандалиях держала меня за руку и пыталась увлечь в таверну с приоткрытыми ставнями.

Я последовал за ней, и она сказала, что в день Святого Валентина ей исполнилось двадцать лет, а зовут ее Грейс Пиготт.

Так закончилась странная ночь.

Я был доволен собою.

Когда я широким росчерком подписал рукопись, кончик пера отвалился — хорошее предзнаменование.

— Книга понравится! — сказал бы мой старый школьный учитель, который верил в хорошие и плохие знаки, приравнивая их к пророчествам.

Я выпросил у домохозяйки — муж ее был главным кожевником у Патни Коммонс — печать корпорации и красный воск, запечатал бандероль и отправил ее в литературный клуб Верхней Темзы.

Но из скромности не предварил рукопись своим амбициозным девизом: «Честь и Выгода».

И лихорадочно стал ждать будущей субботы.

Нередко в часы бездумного отдыха ноги сами несли меня к застоявшимся водам Собачьего острова, где еще водится рыба. Старый китаеза по имени Су устроил на берегу Лайм-хауз Рич садок с вершами, где держал серебристых хеков, палтусов, морскую камбалу и куньих акул.

Я подружился с проницательным стариком, чей говор был не лишен очарования, и рассказал о пережитом приключении.

Он задумчиво покачал головой, пососал старую черную трубку и сказал:

— Мистер Уип, лучший рассказчик в мире — дьявол. А посему берегитесь. Боюсь, вы, пользуясь пером, чернилами и бумагой, вряд ли совершили богоугодное дело, рассказывая истории, рожденные ночным временем и страхом.

— Ба! — махнул я рукой. — Решать литературному клубу.

Члены клуба уже собрались в таверне «Ученая сорока», когда появился я, хотя пришел раньше назначенного срока.

Президент Милтон Шилд с серьезным видом посасывал длинную гудскую трубку. Моя рукопись лежала перед ним.

— Мистер Уип, — сказал он, — может, объясните, что вы понимаете под фондом Дэна Кресуэла?

Я удивленно вытаращил глаза, когда мистер Герберт Дж. Пэйн, нарушив регламент, взял слово и выкрикнул:

— Тобиас Уип оскорбил нас. По его словам, мы пьем эль, закусывая маринованной селедкой и холодной бараниной, и курим голландский табак за счет старого безумца, который существовал лишь в больном воображении этого юного проходимца. Нет, мистер Уип, только вы пируете здесь, даже не развязав кошелька, и то потому, что мы проявили глупость, избрав вас секретарем клуба.

— Ого, — проворчал я, — он сошел с ума… от ревности.

Я взглядом поискал Рейда Ансенка, от которого ждал немедленной поддержки, но, к сожалению, он отсутствовал.

— Еще одно оскорбление, — продолжил Пэйн, кипя от ярости, — называть наш клуб «литературным клубом Верхней Темзы»… Что у нас общего с такой дорогостоящей и ненужной безделицей, как «литература»? Здесь собрались люди уважаемые и серьезные, противники вранья. Само собой разумеется, за исключением мистера Тобиаса Уипа!

Я не выдержал.

— Вы забываетесь… — вскричал я и, не переводя дыхания, в нескольких словах изложил суть своей миссии.

— Да сожри меня акула, — бесцеремонно перебил меня Сэмюэл Джобсон, — если я когда-либо слышал подобную чушь!.. А ложь, касающуюся лично меня, непременно доведу до суда. Кто, юноша Уип, позволил вам обзывать меня переводчиком какого-то немецкого или китайского текста? К тому же следует доказать, что я напечатал двести экземпляров этого перевода за свои деньги.