Ренсом Риггз - Карта дней [litres]

Во-первых, нужно разыскать Эйча. По счастью, я знал, с чего начать: с той самой упаковки спичек, на которой был записан его телефон. На ней была реклама китайского ресторана где-то на Манхэттене. И когда я позвонил Эйчу на этот раз, в трубке отчетливо слышались всякие ресторанные звуки: шум, какой обычно стоит на кухне. И было ясно, что на звонок ответил кто-то из работников. Вероятно, Эйч живет над рестораном. А может, он его владелец. Название и адрес были на спичечной упаковке, так что найти ресторан не составит труда. Нужно только добраться до Нью-Йорка.

Я не стал собирать сумку, решил не брать с собой ничего особенного. Только сбросил одежду, в которой проходил много дней (она была в крови и уже изрядно попахивала), и переоделся в чистое. Покинув дом через черный ход, я добежал до садового сарая и вернулся в Дьявольский Акр. Я уже точно знал, куда идти дальше. Возвращаясь с мисс Сапсан из Нью-Йорка, мы вышли через дверь в середине коридора на верхнем этаже Панпитликума. Оставалось только вернуться туда, откуда мы пришли днем раньше. Бежать было нельзя, чтобы не привлекать к себе внимания, так что я просто пошел быстрым шагом, опустив голову и надеясь, что никто из путешественников, транспортных агентов или клерков меня не заметит. Я благополучно добрался до лестницы и поднялся на верхний этаж, и никто даже не остановил меня, чтобы взять автограф. Но стоило свернуть в нужный коридор, как передо мной выросла гигантская черная стена.

Стена заговорила, и в ее голосе нельзя было не узнать гулкий бас Харона.

– Портман! Мне казалось, ты сейчас должен чистить клетки медвегримов в новой петле мисс Королек для странных животных.

Мисс Сапсан накануне умчалась, не успев сообщить, какое мне назначено наказание, но Харон откуда-то уже это знал. Стыдные вести не ждут на месте.

– А вы откуда знаете? – спросил я.

– У стен есть уши, друг мой. Как-нибудь я тебе покажу: их надо регулярно чистить от серы.

Меня передернуло, и я попытался выбросить этот образ из головы.

– Я как раз туда и шел.

– Странно. Та петля внизу. – Харон скрестил руки на груди и наклонился ко мне. – Ты тут устроил большой переполох, ты в курсе? Взъерошил им перышки.

– Мы не хотели никого огорчить. Честное слово!

– А я и не говорю, что ты сделал что-то плохое. – Он понизил голос. – Ерошить перышки иногда даже нужно . Если ты понимаешь, о чем я.

– Угу, – пробормотал я, нервно сжимая и разжимая кулаки. В любой момент мимо могла пройти имбрина.

– Не всем по душе, как имбрины тут заправляют. Слишком уж они привыкли принимать все решения сами. Ни с кем не советуются. Ни у кого не спрашивают мнения.

– Я понимаю, о чем вы, – сказал я.

– В самом деле?

Конечно, я все понимал. Вот только говорить об этом у меня не было времени.

Харон наклонился еще ниже и зашептал мне на ухо. Дыхание у него было холодное и пахло землей.

– В следующую субботу вечером на старой скотобойне будет собрание. Приходи .

– Что за собрание?

– Да так, ничего особенного. Просто встреча единомышленников. Потолкуем о том о сем. Все будут очень рады, если ты придешь.

Я заглянул ему под капюшон. Там, как обычно, было темно, но в темноте я заметил слабый отблеск белозубой улыбки.

– Приду , – прошептал я в ответ. – Но не рассчитывайте, что я пойду против имбрин .

Улыбка под капюшоном стала шире.

– А разве не этим ты сейчас занимаешься?

– Все гораздо сложнее.

– Не сомневаюсь. – Харон выпрямился и шагнул в сторону, уступая мне дорогу. – И не волнуйся, я тебя не выдам.

Он протянул мне руку:

– Тебе это понадобится.

На ладони у него лежал билет. На одной стороне было напечатано «Министерство временных дел», а на другой – «Везде».

– Американские петли охраняются, – пояснил Харон. – Ситуация напряженная, так что они не впускают кого попало.

Я хотел взять билет, но Харон зажал его в кулаке.

– Суббота, – многозначительно произнес он и снова раскрыл ладонь.

Путешествовать в одиночку оказалось куда проще, чем в компании. Не нужно было ни за кем присматривать и следить, чтобы никто не потерялся. Можно было спокойно идти через битком набитый зал, не оглядываясь на каждом шагу. Так что я легко проскользнул сквозь толпу и сунул билет клерку – здоровенному парню, примостившемуся на крохотном табурете за столиком. Клерк уставился на мой билет с надписью «Везде» с таким изумлением, словно никогда еще такого не видел.

– На вас современная одежда, – заметил он, окинув меня взглядом. – Костюмеры проверили вас на анахронизмы?

– Да, – кивнул я. – Они сказали, все в порядке.

– А квитанцию они вам дали?

– Ага, – и я принялся похлопывать себя по карманам. – Куда же я ее положил?..

За мной уже выстроилась очередь. Клерк, управлявший пятью дверями одновременно, не выдержал:

– За дверью найдете пальто. Просто накиньте сверху, – сказал он и взмахом руки велел мне проходить. – В кармане есть карта.

Я сказал «спасибо» и пошел к двери. Золотая табличка на ней гласила: «Универмаг Баллока, Нью-Йорк, 8 февраля 1937 года».

Я прошел туда, снял с крючка на внутренней стороне двери старое черное пальто (очевидно, висевшее там на экстренный случай) и набросил его поверх одежды. Затем закрыл дверь и прошел в крохотную пустую комнатушку. В глазах на пару секунд потемнело, и после уже привычного временного рывка я услышал, что шум за дверью изменился.

Я вышел в универмаг. Похоже, его недавно закрыли: повсюду тянулись пустые полки и стояли пыльные голые манекены. Из окон, заклеенных газетами, лился тусклый свет. У выхода на улицу сидел сонный охранник; по его униформе, очень похожей на те, которые носили клерки из Панпитликума, я понял, что это один из наших. Он проверял только тех, кто хотел отправиться в Дьявольский Акр, а до прибывших оттуда ему дела не было. Я был один и без багажа, и одного уверенного кивка хватило, чтобы спокойно пройти мимо.

Выйдя в пасмурный зимний день, я быстрым шагом пошел по Шестой авеню – мимо прачечной, выдыхавшей облака пара, мимо черных от городской грязи сугробов, мимо дрожащих, плохо одетых людей, которые выстроились в очередь, чтобы получить «горячий обед всего за цент», как гласила вывеска. Сунув руку в карман, я достал карту, грубо набросанную от руки. На ней был изображен универмаг с выходом из петли, а примерно в полумиле оттуда – внешняя граница петли, за которой начиналось настоящее. На карте была надпись: «После прочтения сжечь», – так что я швырнул ее в бочку с огнем, вокруг которой грелись какие-то люди в лохмотьях. К этому времени холод пробрал до костей и меня, и я перешел на бег.

Через несколько кварталов воздух стал разреженным и замерцал. А еще через несколько шагов я прошел сквозь оболочку петли и вернулся из 1937 года в настоящее. Тотчас же стало тепло и светло, а вместо приземистых домов меня со всех сторон окружили высотки.