Алексей Биргер - Заклятие слов

У нас дыхание перехватило. Неужели наш контакт повлиял на все таким образом, что нас перенесло далеко в прошлое?

И тут раздался голос, усиленный динамиком:

— Стоп! Еще один дубль!

Да, на нашей улице часто снимали фильмы о событиях и временах, ставших пусть близкой, но историей, потому что облик нашей улицы десятилетиями практически не менялся.

И потом полдня киношники повторяли одну и ту же сцену, снимая дубль за дублем. Но мы, уже зная, что это кино, все равно не могли избавиться от ощущения, что перед нами вновь и вновь оживает один и тот же кусочек настоящего времени. Мы стояли — и смотрели, смотрели…

К вечеру киношники уехали, и афишную тумбу убрали. Она оказалась пустотелой, половинчатой, сделанной из фанеры, всего лишь замаскировавшей телефонную будку.

Я прикрыл глаза. Под веками заплясали расплывчатые солнечные пятна.

Да, вот это настоящее чудо, которое сейчас со мной произошло. Чудо сохраненного времени, ощущения сохраненного времени. Все мое было со мной и во мне.

И мне хотелось поделиться этим чудом с ребятами, так жадно ждущими, подарить им по кусочку сохраненного времени.

Не открывая глаз, я медленно произнес:

Я медленно открыл глаза. Ребята глядели на меня, потрясенные по-настоящему.

— Что это?.. — слабым голосом спросила Саша.

— Не знаю, — ответил я. — Само пришло в голову и само вырвалось, даже не пойму, как это получилось.

Их глаза сияли.

— Вот именно, получилось! — сказал Колька. — У нас все получилось!

— И теперь все сбудется, чего мы хотели! — подхватила Саша. — То есть, сбудется так, как нужно, а не вкривь и вкось! И мы все найдем, все отгадки, и…

Она примолкла, не в силах подобрать слова.

— Что-то будет, что-то изменится, — сказал я. — А может, уже изменилось? Выгляните в окно, на всякий случай.

Они выбежали на балкон — и в ту же секунду будто гром грянул.

Медные звуки духового оркестра поплыли над городом.

Я тоже поспешил на балкон.

По улице двигался военный оркестр, и оркестранты были облачены в форму русской армии начала девятнадцатого века. Яркие мундиры, кивера и треуголки… А параллельно оркестру медленно полз грузовик с открытой платформой, на нем стоял кинооператор с камерой, а возле кинооператора — режиссер, склонившийся к уху кинооператора и яростно дававший ему какие-то указания, время от времени взмахивая руками…

— Фильм! — проговорил потрясенный Колька. — В нашем городе фильм снимают! Никогда такого не было!

— Это тоже мы сделали, да? — Саша посмотрела на меня.

— Да, — кивнул я. — Думаю, и это сделали мы.

Ребята во все глаза смотрели на то, что, как им верилось, они сами сотворили, соткали из воздуха.

Три раза прошел оркестр, потом съемки были прекращены, и сразу стало тихо-тихо, оглушающе тихо.

— Пойдемте, я вас мороженым угощу, — сказал я.

Ребята с радостью согласились.

Кроме ресторана, в гостинице было небольшое кафе, где можно было взять кофе, соки, мороженое и легкие закуски. В это кафе мы и спустились.

В этом кафе нас и нашла где-то через полчаса Татьяна Валентиновна.

— Вот вы где!.. — она поглядела на племянницу. — Ты-то как тут оказалась?

— Познакомились, — сказал я. — Она ж афиши о моем выступлении развешивала… Не хотите присоединиться?

— Нет, — сказала она. — Наоборот, я хотела пригласить вас в библиотеку.

— Что-то случилось?

— Да! Нашлись шестнадцать недостащих книг!

— Нашлись? Где и как?

— Самым чудесным образом.

— И «Парсифаль»?..

— Да, и «Парсифаль», и Юнг… Но насчет «Парсифаля» я разочарована. Все тот же набор стандартных средневековых легенд. Разве что, интересно, что история Грааля изложена в издании Новикова не только по фон Эшенбаху, но и с использованием более ранней поэмы Кретьена де Труа. Однако ж, и Кретьен де Труа утверждал, что чаша Грааля была сделана из цельного изумруда — что абсолютно неисторично и является классическим вымыслом рыцарственной эпохи трубадуров… Так что здесь — мимо.

— Но сама находка…

— Да, сама находка. Она бесценна, согласна. Но я сделала находку, не менее важную. Представляете, я решила проверить отдел рукописей по сельскому хозяйству. У меня, за все эти годы, руки не доходили его разобрать, потому что в основном он состоит из рукописей местных мичуринцев и лысенковцев, абсолютно кошмарных и антинаучных. Это в сороковых годах велели принимать на хранение все эти рукописи местных самоучек-агрономов, потому что, мол, народ велик и каждый, руководствуясь передовыми теориями Лысенко, может сделать бесценные открытия, которые потомство поймет по достоинству. Я как разок заглянула в этот хлам, так и махнула рукой. Пусть живет. Свидетельство эпохи, все-таки. Но возиться с ним — себя презирать. Но этой ночью я его разобрала и дошла до дореволюционных архивов…

— И нашли рукописи Болотова? — спросил я.

— Нет. Нашла переписку Блока со знаменитым агрономом, приехавшим работать в то время в наши края, а с Блоком знакомым по Петербургу, где, видимо, он и начал Блока консультировать. Блок интересовался у него чисто сельскохозяйственными теориями Болотова, в которых, естественно, не специалисту разобраться до конца не очень просто, и интересовался, как сельскохозяйственные воззрения Болотова влияли на его философию вообще. В том числе, и на те стороны его философии, которые совпадали с философией Болотова!..

— Да, — сказал я. — Любой клочок бумаги с записью Блока — это сокровище. А тут целая переписка…

— Вот я и приглашаю вас поглядеть. Пошли?

— Пошли, — живо согласился я, и ребята тоже.

И мы пошли в библиотеку. На улице, когда мы немного отстали от задумавшейся Татьяны, Саша дернула меня за рукав и прошептала:

— Ведь это все мы сделали, верно?

— Да, — ответил я. — Это сделали мы.

17 июля.

…Ох, и намучились мы с этими стихами. Но ничего не поделаешь, подготовиться надо на все сто. Что такое внутреннние рифмы и аллитерации, мне удалось втолковать Кольке, но это не значит, что придумывать стало легче. Колька так извелся, что в конце концов беситься начал и дурака валять.

— «Желудь желтый», — бормочу я. — Какая есть рифма к слову «Желтый».

— «Траволта»! — бухает Колька. — «Желудь желтый, желудь желтый, В один фильм попал с Траволтой!»

— Да пошел ты! — огрызнулась я.

— Вот именно, — ухмыльнулся Колька. — «Пошел ты» — тоже рифма.

…— Послушай, — не выдержал он, когда мы родили, пытаясь для Четверти Розы нужные слова найти, нечто вроде «Роза мира, ты прекрасна, Ты пророчишь нам безгласно…», — может, и так сойдет?