Алексей Иванов - Пищеблок [litres]

– Ты дурак, Корзухин! – ответила Ирина. – Ты ничего не понимаешь в педагогике! У нас пионерский лагерь и пионерское воспитание, а это значит коллективное! Коллектив всегда прав! Пусть он и решает про Гельбича!

Ирина была ниже Игоря, но сейчас казалось, что выше.

– Что же ты про меня с Вероникой стуканула Свистухе, а не вынесла на общее обсуждение? – не выдержав, жёстко ударил Игорь. – Про наши порядочки мы бы многое объяснили и Плоткину, и коллективу!

Ирина залилась красной краской, сорвала очки и близоруко уставилась на Игоря. В оголённой простоте её пухлого, деревенского лица горела вера в свои убеждения, которые защитят её и без оптических усилий.

– Потому что Борисовна и есть коллектив! – хлестнула Ирина.

Ну что с ней надо было делать? Убить её, что ли? На каждый аргумент у Ирины тотчас находился контраргумент, потому что она почитала сразу и колхоз, и царя-батюшку. Такое бессознательное двоедушие преследовало одну-единственную цель: заставить каждого человека жить так, как живут все; подчинить всех общим правилам – таким, какие уж устаканились. Все играют в футбол – и ты играй. Все облизывают Плоткина – и ты облизывай.

– Ирина Михайловна! – от стенгазеты окликнула вожатую Анастасийка Сергушина. – А про кого в «Колючке» писать?

«Колючка» – это раздел пионерской критики.

Ирина с трудом переключилась на повседневность и надела очки.

– А кто у нас провинился недавно?

– Макеров зарядку проспал. Домрачев водой брызгался.

– Вот про них и напиши.

Игорь и сам не знал, чего он так зацепился за Гельбича. За свою глупую подлянку Гельбич заслужил хорошую трёпку. Однако Игоря заколебали невидимые и бессмысленные границы, бдительно охраняемые Ириной и Свистухой. Хотелось просто отомстить. Долг платежом красен.

– Если Гельбича выпрут из лагеря, я напишу докладную, что ты, Ирина, давала ключ от кладовки пионерам, а сама не контролировала, чего они там творят, поэтому Гельбич и сумел взять чужие вещи, – предупредил Игорь.

Ирина блеснула глазами сквозь очки.

– Какой же ты негодяй! – с чувством выдала она.

– Просто не будем рвать и метать, хорошо? Давай для наказания лишим Гельбича сегодня киносеанса и на этом закончим историю.

Родителей привезли сразу на двух речных трамвайчиках. Игрушечные судёнышки красиво пришвартовались к обеим сторонам лагерного пирса. Белизна корабельных надстроек под ярким солнцем казалась слепящей. Алые звёзды пылали так победно, словно трамвайчики прорвали какую-то блокаду и доставили подкрепление изнемогающему в боях гарнизону. С берега, от ворот лагеря, гостям приветственно трубила гипсовая горнистка. Капитан Капустин в ответ врубил на всю Волгу бравурно-пронзительную мелодию «Прощание славянки», хотя логичнее было включить что-нибудь на тему встречи. Гомонящая толпа родителей, в основном мамаш с хозяйственными сумками, потянулась по дощатому пирсу к воротам.

Общественное было важнее личного, и сначала в лагере проводилась торжественная линейка с подъёмом флага, а уж потом детей отпускали к родителям. Вожатые от входа перегнали гостей на Дружинную площадку. Гости ждали. Наконец на площадке выстроилось звено барабанщиков. Под звонкую дробь друг за другом вышли все шесть отрядов, слаженно промаршировали один круг и заняли свои места. Взрослые молчали, глядя на пионеров с галстуками, только несколько бабушек прослезились.

Валерка с удовольствием работал локтями и топал. Многие пацаны и девчонки печатали шаг лишь для того, чтобы понравиться родителям, а Валерка маршировал для себя одного. К нему никто не должен был приехать. Мама и папа заранее предупредили, что им дали путёвку на Байкал, а тётка сидела с Люськой, сестрёнкой, и тоже приехать не могла. Да и ладно. Он, Валерка, уже не маленький, переживёт. А ходить строем – это здорово. В строю Валерка чувствовал себя частью коллектива – ну, будто бы он вместе со всеми делает какое-то важное дело, или все они – единый народ.

– Флагу дружины-ы… са-алют! – скомандовала Свистунова.

Флаг поднимал, конечно, Серп Иваныч. Гости с улыбками смотрели на этого моложавого и сухопарого старика, который по-мальчишески ловко перебирал тросик флагштока. Пионеры вскинули руки, салютуя знамени, а гости не знали, что делать; кто-то вдруг находчиво захлопал в ладоши, как в театре, и остальные взрослые тоже с облегчением захлопали.

– Вольно! – скомандовала Свистунова. – Разойдись!

Ровные прямоугольники отрядов мгновенно рассыпались: дети кинулись искать родителей, а родители устремились к детям. Но мужчины постарше и посолиднее сперва направлялись к товарищу Иеронову и уважительно пожимали ему руку: Серпа Иваныча, персонального пенсионера и ветерана Гражданской войны, в городе Куйбышеве знали и любили.

– Как ваше здоровье? – спросила у Иеронова строгая женщина в очках.

– В Гражданскую было лучше, – пошутил Серп Иваныч.

– Не помочь ли чем от горсовета?

– Это Алевтина Петровна Плоткина, – влезла с пояснениями Свистуха.

– Я помню Алевтину Петровну, – сказал Серп Иваныч. – Помощи мне не требуется. А у вас ведь здесь сын вожатым работает, верно?

– Да, – кивнула женщина и чуть-чуть покраснела. – Александр.

– Отличный парень! – снова втиснулась Свистуха. – Равняемся на него!

– Отдыхайте, Серп Иванович, набирайтесь сил, – пожелала Алевтина Петровна, отодвинулась от Иеронова и повернулась к Свистухе: – Наталья Борисовна, я ценю ваше внимание к моему сыну, но хочу напомнить: Саша – обычный студент. Никаких ему поблажек, никакого благоприятствования. Незаслуженные похвалы его только испортят.

– Я по результатам работы сужу, – пожала плечами Свистуха.

А Валерка отправился бесцельно слоняться по лагерю. Таких, как он, – безродительных – вожатые обязали собраться в Дружняке и провести этот день под руководством физрука, но Валерка не хотел к Руслану Максимычу. Он уговорил Юрика Тонких соврать, что мама Юрика возьмёт его, Валерку, под присмотр вместе с сыном, и Рин Хална отцепилась. Валерка получил свободу. Ему любопытно было поглазеть на лагерь в роли разведчика.

Лагерь жил какой-то слишком шумной, многолюдной и вымученно разнообразной жизнью. По трансляции играла музыка. Отовсюду доносились голоса и смех. Везде ходили взрослые, многие изумлённо озирали корпуса-теремки, не ожидая такой красоты; какая-то толстая мамаша, заливаясь смущённым смехом, качалась на качелях. Папы попроще, сняв пиджаки, играли в волейбол с пацанами из старших отрядов. Папы посложнее сидели за шахматными партиями с умными мальчиками. Девочки рисовали на асфальте Пионерской аллеи цветными мелками. Чья-то въедливая бабушка, придерживая очки, читала меню, пришпиленное к стене пищеблока у входа. Валерка хотел посмотреть концерт, подготовленный кружком Вероники Генриховны, хотел увидеть, как поёт Анастасийка, но в Дружинном доме толпилось столько народу, что Валерка не протолкался в зал, лишь услышал проигрыш «Чунги-Чанги» и плеск аплодисментов.