Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

Ясный зеленый сумрак дышал прохладой на пересохшую, жаждущую землю, а огонь в печи давал покой, но не терзал. В полдень они ели один только хлеб с творогом или солеными грибами: отрывать время от работы было нельзя. Однако вечером на стол подали похлебку и пирог, печеную курицу и зелень, посыпанную щепоткой драгоценной соли.

– Если кто-то согласится тебя взять, – отозвался Петр довольно жестко, отодвигая миску.

Сапфиры и блеклые глаза, угрозы и непонятные обещания неприятно мельтешили у него в голове. Вася пришла на кухню с мокрым лицом – и, судя по всему, попыталась вычистить грязь из-под ногтей – однако только все размазала. Она была одета по-крестьянски в тонкое платье из некрашеного льна, ее непокрытые волосы кудрявились. Глаза у нее были огромные, дикие, полные беспокойства. «Было бы легче выдать ее замуж, – раздраженно подумал Петр, – если бы ей удавалось больше походить на женщину, а не на крестьянскую девчонку… или лесного духа».

Петр видел, как череда возражений вертится у нее на языке, и исчезает. Все девушки выходили замуж, если не шли в монастырь. Вася знала об этом не хуже других.

– Замуж, – повторила она снова, подбирая слова. – Сейчас?

У Петра снова сжалось сердце. Он увидел ее беременную, согнувшуюся над печью, сидящую за ткацким станком, потерявшую все изящество…

«Не дури, Петр Владимирович. Такова женская доля».

Петр вспомнил Марину, нежную и послушную в его объятиях. Но вспомнил он и то, как она ускользала в лес, легкая, словно призрак, и глаза у нее были такими же мятежными.

– И за кого меня выдают, батюшка?

Петр понял, что его сын не ошибся. Вася и правда была зла. Зрачки у нее расширились, голова была вскинута, словно у юной кобылки, которая не желает надевать узду. Девушки радуются замужеству. Ольга сияла, когда жених надел ей на палец кольцо и увез с собой. Может, Вася завидует старшей сестре? Но его дочери в Москве мужа не найти. С тем же успехом ястреба возьмут на голубятню.

– За Кирилла Артамоновича, – ответил Петр. – Мой друг Артамон был богат, и его единственный сын получил все. Они разводят отличных коней.

Глаза у нее стали на пол-лица. Петр нахмурился. Это хороший союз, у нее нет причин так ужасаться.

– Где? – прошептала она. – Когда?

– Неделю на восток на хорошем коне, – сказал Петр. – Он приедет, когда соберем урожай.

Васино лицо словно окаменело. Она отвернулась. Петр добавил, увещая ее:

– Он сам сюда приезжает. Я отправил к нему Колю. Он станет тебе хорошим мужем, ты родишь детей.

– Зачем так спешить? – резко спросила Вася.

Горечь, прозвучавшая в ее голосе, сильно его задела.

– Хватит, Вася, – холодно сказал он. – Ты – женщина, а он богатый мужчина. Если тебе хотелось князя, как у Ольги, так они любят женщин попышнее и не таких дерзких.

Он успел заметить вспышку боли, но она тут же ее скрыла.

– Оля обещала, что пошлет за мной, когда я вырасту, – сказала она. – Она говорила, что мы будем жить в тереме вместе.

– Лучше тебе выйти замуж сейчас, Вася, – моментально сказал Петр. – Сможешь поехать к сестре, когда родишь первого сына.

Вася закусила губу и отошла. Петр поймал себя на том, что с опаской гадает, что Кирилл Артамонович подумает о его дочери.

– Он не старый, Вася, – сказала Дуня, когда девочка плюхнулась на скамью у печки. – Он славится как хороший охотник. Он подарит тебе сильных детей.

– Чего отец мне не говорит? – вопросила Вася. – Все слишком внезапно. Я могла бы год подождать. Ольга обещала за мной послать.

– Глупости, Вася, – возразила Дуня чересчур резко. – Ты уже женщина, тебе нужен муж. Кирилл Артамонович наверняка позволит тебе поехать навестить сестру.

Зеленые глаза подозрительно прищурились.

– Ты знаешь, почему отец так решил. С чего такая спешка.

– Я… я не могу тебе сказать, Вася, – призналась Дуня, внезапно съежившаяся и постаревшая.

Вася ничего не сказала.

– Так будет лучше, – добавила ее няня. – Постарайся понять.

Она плюхнулась на скамью, словно лишившись всех сил, и Васе стало немного стыдно.

– Да, – сказала она. – Прости, Дуняша.

Она положила ладонь на руку старой няни, но больше ничего не стала говорить. Проглотив свою порцию каши, она призраком скользнула за дверь и исчезла в ночи.

Месяц был тоненьким серпиком, свет его отдавал голубизной. Вася бросилась бежать в панике, которой сама не понимала. Жизнь, которую она вела, сделала ее сильной. Она мчалась вперед, позволяя прохладному ветру выдуть привкус страха изо рта. Однако она убежала недалеко: свет отцовского дома все еще бил ей в спину, когда она услышала оклик.

– Василиса Петровна!

Она хотела было убежать, позволить ночи себя скрыть. Но куда было идти? Она остановилась. Священник стоял в тени церкви. Было уже темно: она не узнала бы его в лицо. Ощутив соленый вкус, она поняла, что у нее на губах сохнут слезы.

Константин как раз уходил из церкви. Он не видел, как Вася убегала из дома, но не узнать ее стремительную тень было невозможно. Он окликнул ее, не успев опомниться, и обругал себя, когда она остановилась. Однако вид ее лица его потряс.

– В чем дело? – хрипло спросил он. – Почему ты плачешь?

Если бы он говорил холодно и властно, Вася не ответила бы, а так она устало проговорила:

– Меня выдают замуж.

Константин нахмурился. Он тут же увидел, как и Петр, дикарку, запертую в доме, суетящуюся и пыхтящую, такую же, какими бывают все женщины. Как и Петр, он испытал странное сожаление и отогнал его. Не задумываясь, он шагнул ближе, чтобы увидеть ее лицо, и с изумлением понял, что ей страшно.

– И что? – спросил он. – Он – человек жестокий?

– Нет, – ответила Вася. – Нет, по-моему.

«Так будет лучше», – чуть было не сорвалось у священника с языка. Однако он снова вспомнил о долгих годах беременностей и глубокой усталости. Дикарство исчезнет, грацию ястреба скуют… Он судорожно сглотнул. «Так будет лучше».

Необузданность греховна.

Однако, даже зная ответ, он все-таки спросил:

– Почему ты испугана, Василиса Петровна?

– А вы не знаете, батюшка? – проговорила она. Ее смех был тихим и отчаянным. – Вам было страшно, когда вас сюда послали. Вы почувствовали, как мороз сковывает вас, словно сжимает в кулак: я это прочла по вашим глазам. Для Божьего человека открыт весь мир, а вы уже испили воды Царьграда и видели солнце на море. А я…

Он увидел, как в ней снова поднимается паника, и, шагнув вперед, схватил ее за локоть.

– Полно, – сказал он. – Не глупи. Ты сама себя запугиваешь.

Она снова засмеялась.

– Вы правы, – признала она, – я говорю глупости. Я ведь родилась, чтобы оказаться в клетке: монастырь или терем, что еще может быть?

– Ты женщина, – сказал Константин. Он продолжал держать ее за руку. Вася отступила назад, и он ее отпустил. – Со временем ты это примешь, – пообещал он. – Будешь счастлива.