Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

– Наконец-то, – проворчал он, вкладывая два пальца в рот.

Протяжный свист разорвал полуденную тишину. На всем поле люди откладывали грабли, смахивали травинки с лиц и шли к реке. Ярко-зеленые берега и журчащая вода немного смягчали зной.

Петр оперся на грабли и сдвинул влажные начавшие седеть волосы со лба, но с поля не ушел. Всадник приближался, скача на надежной кобылке. Петр прищурился. Он разглядел черную косу своей второй дочери, развевающуюся у нее за спиной. Вот только ехала она не на своей спокойной лошадке. Белые чулки Мыши сверкали в пыли. Вася увидела отца и приветственно махнула рукой. Хмурый Петр ждал, когда дочь подъедет ближе, чтобы ее отругать.

«Она когда-нибудь сломает себе шею, эта безумная».

Но до чего же хорошо она держалась на лошади! Кобыла перескочила через канаву и поскакала дальше, а ее всадница даже не пошевелилась, только волосы развевались. Лошадь и наездница остановились у кромки леса. Вася держала перед собой корзинку. В ярком свете Петр не мог разглядеть ее лица, но вдруг заметил, как сильно она вытянулась.

– Ты не голоден, батюшка? – окликнула его она.

Кобыла застыла, готовая снова прийти в движение. И она была без уздечки, только с веревочным недоуздком. Вася ехала, обеими руками удерживая корзину.

– Иду, Вася, – отозвался он, непонятно почему помрачнев, и вскинул грабли на плечо.

Солнце высветило золотые волосы: отец Константин не ушел с поля: он провожал стройную всадницу взглядом, пока она не скрылась за деревьями. «Моя дочь похожа на мальчишку-степняка. Что он должен о ней подумать, наш добродетельный священник?»

Мужчины обливали головы водой, пили ее из сложенных ладоней. Когда Петр подошел к речке, Вася уже спешилась и отдала бурдюк с квасом. Дуня испекла громадный пирог с крупой, творогом и летними овощами. Мужчины подходили и отрезали себе куски. Лица у них лоснились от жирного пота.

Петр вдруг подумал, как странно Вася выглядит среди крупных, грубых мужиков – тонкокостная и изящная, с широко поставленными громадными глазами. Марина тогда сказала, что хочет такую дочь, какой была ее мать. Ну что ж, вот она, словно сокол среди коров.

Мужики с ней не разговаривали: они поспешно съедали пирог, не поднимая головы, а потом возвращались на пышущее зноем поле. Мимоходом Алеша дернул сестру за косу и улыбнулся ей. Но Петр заметил, что уходившие мужчины то и дело оглядывались.

– Ведьма, – проворчал один из них так, чтобы Петр его не услышал. – Заколдовала лошадь. Священник говорит…

Пирог был съеден, мужчины разошлись, а Вася задержалась. Она отложила бурдюк из-под кваса и пошла сполоснуть руки в ручье. Двигалась она по-детски. «Ну конечно. Она же еще девочка: мой лягушонок». И в то же время она обладала прирожденной грацией дикого существа. Отойдя от ручья, Вася пошла к отцу, забрав по дороге корзину. Взглянув ей в лицо, Петр был потрясен – возможно, именно поэтому он нахмурился настолько мрачно. Ее улыбка погасла.

– Вот, батюшка, – сказала она, подавая ему квас.

«Ох, Спаситель! – подумал он. – Возможно, Анна Ивановна не так уж ошиблась. Если она еще не женщина, то скоро ею станет». Петр заметил, что взгляд отца Константина снова задержался на Васе.

– Вася, – сказал Петр резче, чем намеревался. – Что это значит: ты взяла кобылу и ехала на ней так, без седла и уздечки? Сломаешь руку или вообще свою дурную голову!

Вася густо покраснела.

– Дуня велела взять корзину и поторопиться. Мышь оказалась ближе всех, а ехать тут недалеко, чтобы возиться с седлом.

– Или уздой, дочка? – довольно строго уточнил Петр.

Вася покраснела еще сильнее.

– Со мной ничего плохого не случилось, батюшка.

Петр молча смерил ее взглядом. Будь она мальчишкой, он бы похвалил ее умение ездить верхом. Однако она – девочка, сорванец, но вот-вот станет девушкой. Петр снова вспомнил взгляд молодого священника.

– Мы об этом еще поговорим, – пообещал он. – Возвращайся к Дуне. И не скачи так быстро.

– Хорошо, батюшка, – покорно согласилась Вася.

Однако она с явной гордостью взлетела на спину лошади, выгибающей шею, и с такой же гордостью развернула ее и отправила легким галопом обратно к дому.

День сменился сумерками, а потом и темнотой, и только бледное сияние освещало небо словно утром.

– Дуня, – проговорил Петр, – как давно Вася стала женщиной?

Они остались вдвоем на летней кухне. Все домашние уже спали. Однако у Петра в светлые ночи была бессонница, а беспокойство о дочери ее только усилило. У Дуни ныли суставы, так что она не спешила лечь на свое жесткое ложе. Она вращала прялку, но очень медленно. Петр вдруг заметил, насколько она исхудала.

Дуня неприязненно посмотрела на Петра.

– Полгода назад. Началось под Пасху.

– Она недурна собой, – заметил Петр, – хоть и дикарка. Ей нужен муж, чтобы она стала спокойнее.

Однако когда он это сказал, перед ним вдруг встала картина: его дикарка, отданная замуж и познавшая мужчину, потеет у печи. Это наполнило его странным сожалением, которое он поспешил прогнать.

Дуня бросила прялку и медленно проговорила:

– Она пока не думала о любви, Петр Владимирович.

– И что? Она будет делать, что ей скажут.

Дуня рассмеялась.

– Правда? Вы забыли Васину матушку?

Петр промолчал.

– Я бы посоветовала вам подождать, – сказала Дуня, – вот только…

Все лето Дуня смотрела, как Вася исчезает на рассвете и возвращается в сумерках. Она видела, как в Марининой дочери растет мятежность и… отстраненность… которая стала чем-то новым: словно девочка только наполовину живет в окружающем ее мире посевов, скотины и шитья. Дуня наблюдала, тревожилась и боролась сама с собой. Теперь она приняла решение и запустила руку в карман. Когда она ее вынула, у нее на ладони лежала синяя драгоценность, неуместная на огрубевшей коже.

– Помните, Петр Владимирович?

– Это был подарок Васе, – резко сказал Петр. – Это предательство? Я велел тебе передать его ей.

Он смотрел на подвеску так, словно это была ядовитая змея.

– Я хранила ее для Васи, – ответила Дуня. – Я умоляла – и хозяин зимы мне разрешил. Это была слишком тяжелая ноша для ребенка.

– Хозяин зимы? – гневно переспросил Петр. – Ты что – ребенок и веришь в сказки? Никакого хозяина зимы нет!

– Сказки? – отозвалась Дуня не менее гневно. – Я такая подлая, что буду придумывать такую ложь? Я тоже христианка, Петр Владимирович, но я верю тому, что вижу. Откуда взялся этот камень, достойный великого хана, – камень, что вы привезли своей маленькой дочке?

Тяжело дыша, Петр промолчал.

– Кто вам его дал? – не отступалась Дуня. – Вы привезли его из Москвы, а дальше я не спрашивала.

– Это просто украшение, – ответил Петр, однако гнева в его голосе больше не было. Петр пытался забыть того мужчину с бледными глазами, кровь на Колиной шее, застывшие без памяти люди… «Это был он, хозяин зимы?» Теперь он вспомнил, насколько быстро согласился отдать своей дочери подарок от этого незнакомца. «Древнее волшебство, – словно услышал он Маринин голос. – Наследница дара моей матери. – И уже тише: – Береги ее, Петя. Я ее выбрала: она нужна. Обещай мне».