Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

Солнце снова дарило тепло, дождь прекратился, позволяя ячменю вырасти. Померившись ростом с кобылой, Вася обнаружила, что за зиму стала еще выше.

«Ну что ж, – с невеселой усмешкой подумала она, – не всем же быть такими маленькими, как Ирина.

Крошечную Ирину уже признавали красавицей. Вася старалась об этом не думать.

Мышь прервала размышления девочки. «Нам хотелось бы сделать тебе подарок», – сказала она.

Опустив голову, она стала щипать молодую травку.

Васины пальцы замерли.

– Подарок?

«Ты зимой приносила нам хлеб. Мы у тебя в долгу».

– Вам? Но вазила…

«Мы все вместе, – ответила кобыла. – Иногда и еще кто-то, но в основном он – это мы».

– О! – вымолвила озадаченная Вася. – Ну, тогда спасибо.

«Не стоит благодарить за траву, пока ты ее не съела, – проговорила кобыла, фыркнув. – Наш подарок вот какой: мы желаем научить тебя ездить верхом».

На этот раз Вася действительно застыла, вот только кровь стремительно прилила к ее сердцу. Она могла ездить верхом на толстой серой лошадке, которая была у них с Ириной общей, но…

– Правда? – прошептала она.

«Да, – подтвердила кобыла, – хоть в этом может оказаться не только хорошее. Такой подарок может отдалить тебя от твоих людей».

– Моих людей, – откликнулась Вася еле слышно. «Они плакали перед иконами, пока домовой голодал, – подумала она. – Они изменились, а я – нет». Вслух она добавила: – Не страшно.

«Хорошо, – сказала кобыла. – Начнем, как только земля высохнет».

В следующие недели Вася почти забыла о том, что ей обещала кобыла. Весна приносила многие недели отупляющего труда, так что когда день подходил к концу, Вася съедала кусок плохого хлеба из остатков прошлогоднего зерна с мягким творогом и нежной молодой зеленью, плюхалась на полати и спала сном младенца.

Но внезапно настал май, и земля скрылась под молодой травой. В яркой зелени одуванчики сияли, словно звездочки. От коней падали длинные тени, а месяц стоял высоко в небе в тот день, когда Вася, потная, исцарапанная и измученная, зашла на выпас по дороге с ячменного поля.

«Иди сюда, – сказала ей Мышь. – Садись мне на спину».

Вася была настолько усталой, что даже ответить толком не могла: она тупо уставилась на лошадь, а потом сказала:

– У меня седла нет.

Мышь фыркнула.

«И не будет. Учись обходиться без него. Я тебя повезу, но я тебе не служанка».

Вася заглянула кобыле в глаза. В карих глубинах мерцали искорки смеха.

– А у тебя бок не болит? – неуверенно спросила она, кивая на поджившую рану.

«Нет, – ответила Мышь. – Садись».

Вася с тоской подумала о горячем ужине и своем месте у печки, но стиснула зубы, разбежалась и плюхнулась животом кобыле на спину. Немного поерзав, она неуверенно устроилась сразу за жесткой холкой.

Ее возня заставила кобылу отвести уши назад.

«Тебе надо практиковаться».

Вася так и не вспомнила, куда они отправились в тот день. Им пришлось, конечно, углубляться далеко в лес. Однако езда верхом приносила боль: это Вася хорошо запомнила. Они шли рысцой, пока у Васи от напряжения не начали трястись ноги и спина. «Не ерзай, – проворчала кобыла. – Ты словно не одна, а трое». Вася старалась, но соскальзывала то в одну сторону, то в другую. Наконец раздосадованная Мышь резко встала. Вася скатилась с лошадиной спины и, моргая, приземлилась на мягкий лесной суглинок.

«Вставай, – приказала кобыла. – Будь внимательнее».

Когда они вернулись на пастбище, Вася была вся грязная и в синяках – и думала, что даже идти не сможет. А еще она пропустила ужин и получила выволочку. Однако на следующий вечер она сделала это снова. И снова. С ней не всегда была Мышь: кони учили ее по очереди. Да и ей удавалось приходить не каждый день. Весной она работала, не переставая – все они работали, – чтобы все посеять и посадить.

Тем не менее, Вася приходила достаточно часто, и постепенно ее ноги, спина и живот стали болеть меньше. Наконец, пришел день, когда они вообще не заболели. И за это время она научилась сохранять равновесие, запрыгивать коню на спину, поворачивать, трогаться с места, останавливаться и брать препятствия, так что больше не могла сказать, где кончается конь и начинается она сама.

Тем летом небо казалось огромным, а облака плыли по нему лебедями. Ячмень на полях зеленел, хоть и уродился невысоким, так что, глядя на поля, Петр только качал головой. Вася с корзинкой на локте исчезала в лесу каждый день. Дуня порой косо смотрела на приношения девочки: в основном это была березовая кора или крушина для окраски тканей, да и то в довольно скудных количествах. Однако Вася стала румяной и сияла от радости, так что Дуня только хмыкала, но ничего не говорила.

Однако постепенно жара нарастала, становясь медово-густой. Слишком жарко. Несмотря на все молитвы деревенских, в пересохшем лесу начались пожары, да и колосья наливались очень медленно.

В раскаленный добела августовский день Вася шла к озеру, стараясь не хромать. На верховую прогулку ее взял Буран. Серый жеребец (уже поседевший) все равно оставался самым крупным верховым конем, и чувство юмора у него было особое. Васины синяки это доказывали.

Озеро сверкало под солнцем. Когда Вася к нему подходила, ей показалось, будто что-то шуршит в деревьях, окаймлявших воду. Однако, когда она задрала голову, то зеленая кожа там не мелькнула. Потратив несколько мгновений на безрезультатные поиски, Вася сдалась, разделась и зашла в озеро. Вода из-за подземных ключей была холодной даже в разгар лета. У Васи перехватило дыхание, и она с трудом сдержала крик. Она сразу же нырнула: от ледяной воды руки и ноги немели. Она покружила под водой, заглядывая то туда, то сюда, однако русалки нигде не оказалось. Почувствовав неопределенную тревогу, Вася вернулась к берегу, стащила одежду в воду и там хорошенько отбила на камнях. Развесив мокрые вещи на кустах, она и сама забралась на дерево и по-кошачьи разлеглась на ветке, чтобы высохнуть на солнце.

Примерно через час Вася очнулась от усталой дремоты и посмотрела на наполовину высохшую одежду. Солнце уже прошло через зенит и начало клониться на запад, а в длинные летние дни это говорило о том, что полдень давно миновал. Анна будет зла, и даже Дуня окатит ее недовольным взглядом, когда она войдет в дом. Ирина наверняка сгибается над жаркой печью или стирает пальцы за штопкой. Чувствуя себя виноватой, Вася сползла на ветку пониже и застыла.

На траве сидел отец Константин. Его можно было бы принять за красивого деревенского парня, а вовсе не за священника. Свою рясу он сменил на полотняную рубаху и свободные порты с прилипшей к ним ячменной соломой, а его непокрытая голова сверкала под солнцем. Он смотрел на озеро. «Что он здесь делает?» Васю скрывала листва дерева. Зацепившись коленями за ветку, она свесилась вниз с ловкостью белки и схватила свою одежку. Неловко усевшись на высокую ветку, опасаясь упасть и сломать руку, она натянула на себя рубаху и штаны (украденные у Алеши) и постаралась пальцами немного расчесать волосы. Перекинув конец лохматой косы за спину, она ухватилась за ветку и спустилась на землю.