Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

– Это не ответ! – возмутилась девочка.

Разум подсказывал ей, что, наверное, когда имеешь дело с едва слышимыми голосами посреди ночи, следовало бы проявить кротость, однако от холода ее начало клонить ко сну. Всю силу воли ей пришлось тратить на борьбу с дремотой, так что на кротость ничего не оставалось.

«Это я приношу мороз», – подтвердил голос.

Внезапно он обвил ее лицо и шею ледяными ласковыми пальцами. Холодное прикосновение, словно от кончиков пальцев, заползло ей под одежду и обернулось вокруг сердца.

– Тогда, может, перестанешь? – прошептала Вася, сражаясь со страхом. Сердце ее словно колотилось о чужую ладонь. – Я говорю за моих людей. Им страшно, они сожалеют. Скоро все будет, как прежде: наши церкви и наши черти вместе, и больше не будет страха и разговоров о бесах и нечистой силе.

«Будет поздно, – ответил ветер, и лес подхватил его слова. – Поздно, слишком поздно».

А потом он добавил: «И потом, тебе надо бояться не моего мороза, девушка. Надо бояться огня. Скажи-ка: огонь горит слишком быстро?»

– Дрова быстро сгорают из-за холода.

«Нет, это грядущая буря. Первый признак – страх. Второй – неизменно огонь. Твои люди начали бояться, а теперь пылает огонь».

– Поверни бурю вспять, умоляю тебя, – сказала Вася. – Смотри: я принесла тебе дар.

Она запустила руку к себе в рукав.

Это была малость: кусочек высохшего хлеба и щепотка соли, но стоило ей протянуть их, как ветер стих.

В тишине Вася снова услышала волчий вой – уже очень близко – и его подхватил целый хор. Однако в то же мгновение из-за деревьев выступила белая кобылица, и Вася забыла думать про волков. Длинная грива кобылицы свисала сосульками, ее всхрапывание создавало в ночи облачка.

У Васи перехватило дыхание.

– Ох, как ты хороша! – сказала она, и услышала в своем голосе страстную тоску. – Это ты приносишь мороз?

Был ли у кобылицы всадник? Вася не могла разобрать. На миг ей казалось, что был, но в следующий миг кобылица передернула боками, и силуэт у нее на спине оказался просто игрой света.

Белая кобылица повернула аккуратные ушки вперед, к хлебу с солью. Вася протянула их на ладони. Она ощутила теплое лошадиное дыхание на своем лице, заглянула в ее черный глаз. Внезапно ей стало теплее. Даже ветер, обвевавший ее лицо, казался более теплым.

«Я приношу мороз, – произнес голос. Вася решила, что говорила не кобылица. – Это мой гнев и мое предостережение. Но ты храбрая, девушка, и я смягчусь. Ради подношения. – Наступило короткое молчание. – Но страх не от меня, и пламя тоже. Буря приближается, и по сравнению с ней мороз покажется пустяком. Отвага спасет вас. Если твои люди будут бояться, они пропадут».

– Что это за буря? – прошептала Вася.

«Опасайся конца зимы, – казалось, ветер вздохнул. – Берегись…»

Голос исчез. А вот ветер остался. Он дул все сильнее и сильнее, уже без слов, гоня тучи по луне. И ветер, к счастью, пах снегом. Сильный мороз уйдет во время снегопада.

Когда Вася, почти падая, вернулась к себе домой, снежные хлопья, покрывающие ее шаль, и заиндевевшие ресницы стали поводом положить конец гневным крикам ее родни. Онемевший от радости Алеша обнял ее, а Ирина со смехом выбежала на двор, чтобы поймать горстку снежной белизны.

В ту ночь мороз действительно отступил. Снег шел неделю. Когда снегопад, наконец, прекратился, им еще три дня пришлось себя откапывать. К этому моменту волки воспользовались относительным теплом, чтобы полакомиться жилистыми зайцами и уйти глубоко в чащу. Их больше никто не видел, и только Алеша был разочарован.

В эти зимние ночи Дуня плохо спала, и не только из-за холода и ноющих костей, беспокойства из-за Ирининого кашля или Васиной бледности.

– Пора! – сказал ей хозяин зимы.

На этот раз в Дунином сне не было саней, солнечного света и морозного зимнего воздуха. Она стояла в мрачном, полном шорохов лесу. Казалось, где-то в темноте таится еще более густая тень. Ждет. Бледные черты хозяина зимы были четкими, словно нарисованными, глаза совсем бесцветные.

– Уже пора, – повторил он. – Она женщина, и она сильнее, чем сама подозревает. Может, я и смогу оградить вас от зла, но я должен получить эту девицу.

– Она еще дитя! – запротестовала Дуня. «Бес, – подумала она. – Соблазнитель. Лжец». – Совсем ребенок! Выпрашивает у меня коврижку, хоть и знает, что ее нет. И она за эту зиму так побледнела, только глаза до кости. Как я могу сейчас ее отпустить?

Тьма словно надвигалась, шипела. Хозяин зимы что-то резко сказал на незнакомом Дуне языке. Яркий ветер пробежал по поляне, и тень отступила. Вышла луна, заставив снег засиять.

– Прошу тебя, хозяин зимы, – униженно взмолилась Дуня, сжимая руки. – Еще год. Еще одно лето: она окрепнет под дождем и солнцем. Я не могу… не стану… отдавать мою девочку Зиме сейчас.

Из зарослей неожиданно раздался хохот: древний продолжительный смех. Внезапно Дуне показалось, что лунный свет проходит сквозь хозяина зимы, что он – только игра света и тени.

А в следующее мгновение он снова стал человеком, с весом, очертаниями, четким обликом. Он повернул голову, пристально глядя в заросли. Когда он снова посмотрел на Дуню, лицо его было мрачным.

– Тебе лучше ее знать, – сказал он. – Я не могу взять ее неготовой: она умрет. Значит, еще год. Но я против.

Анна Ивановна той зимой страдала вместе со всеми. Руки у нее отекали и плохо двигались, зубы ныли. Она мечтала о яйцах и свежей зелени, а есть приходилось кислую капусту, черный хлеб и копченую рыбу. Ирина, которая никогда не была крепкой, превратилась в слабую тень, и Анна, страшась за свое дитя, почувствовала странную близость с Дуней: они вместе поили девочку отварами с медом и кутали ее.

Но теперь она хотя бы не видела бесов. Крошечный бородатый мужичок не слонялся по дому, коричневый оборванец из веток не расхаживал по двору. Анна видела только мужчин и женщин и страдала только от обычных неприятностей, свойственных тесному дому в плохую погоду. И рядом был отец Константин: ангелоподобный человек, каких она прежде не видела, с бархатным голосом, нежным ртом и благословенными иконами, рождавшимися под его сильными руками. Той зимой, когда все были вынуждены сидеть дома, она видела его каждый день. Для нее возможность растворяться в его присутствии стала всем – и она ничего другого не желала. Ее мысли были спокойными, она даже могла заставить себя улыбаться пасынкам и терпеть Василису.

Однако, когда пошел снег и морозы прекратились, спокойствие Анны разлетелось вдребезги.

Серым днем, когда со свинцового неба чуть сыпал снег, Анна примчалась в комнату к Константину.

– Бесы все еще здесь, батюшка! – закричала она. – Они вернулись. Прежде они просто прятались. Они хитрые, они лгут! Чем я согрешила? Отче, что мне делать?