Альбина Нури - Дорога в мир живых

– Да что было? Что происходит? Ты же не говоришь ничего! – не выдержала Маша, не зная, что ей делать, чем она может помочь.

– Хочешь, я скажу тебе, чей это дом? Тот, в Кабаново?

– Но я уже знаю…

– Ничего ты не знаешь, – прервала Катя. – Этот тот самый Никита, с которым я переписывалась, когда без Артура жила.

– Ты же говорила, что написала ему и… все. – Маша была потрясена, она не ожидала такого поворота.

– Все да не все.

Пока Катя рассказывала об угрозах, пропавшей переписке и остальном, о чем прежде не говорила, лицо Маши все сильнее вытягивалось.

– Мне все время казалось, что мы не одни в квартире. Помнишь паралич сонный, как вы сказали с Артуром? Я уверена, что кто-то был тогда со мной рядом! Потом надпись в ванной на зеркале, и еще ночью однажды… Вспоминать страшно. Буквально за день до гибели Артура меня толкнули, когда я возле зеркала стояла, в прихожей.

При этих словах Маша с трудом удержалась от вскрика, напряглась и сжала кулаки, но Катя ничего не заметила.

– Как раз накануне маминой смерти, вечером, я видела темную тень в коридоре. Она отражалась в кухонном окне. Да и мама тоже что-то видела, кричала же: «Уйди!» Я теперь понимаю: ей могло привидеться всякое. Мне самой чудился потоп, когда Артур умирал, и еще… – Она прикрыла глаза, судорожно, прерывисто вздохнула и договорила еле слышно: – Ты не представляешь, чего я насмотрелась в последние дни. Рассказать духу не хватает. Эти раны, ссадины… Может, когда-то и смогу рассказать, но…

Откашлявшись, Маша кое-как нашла в себе силы произнести:

– Катерина, ты себя слышишь? Это же сериал «Сверхъестественное»! Ты веришь, что познакомилась и общалась с мертвецом, с призраком, а теперь он не оставляет тебя в покое?

– Примерно так.

– Но ведь так не бывает, – бессильно проговорила Маша, и что-то в ее голосе заставило Катю обернуться и пристально взглянуть на подругу.

– Ты что-то почувствовала в моей квартире, верно? – проницательно заметила она, и Маша поняла две вещи.

Во-первых, что она в эту минуту ненавидит Катю, ненавидит, как никого и никогда в жизни, что больше не желает ее видеть, и презирает себя за это.

А во-вторых, укрепилась в своем решении никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать правды о том, что видела в Катиной квартире. Даже Леониду. Да хоть в церкви на исповеди. Потому что рассказать – значит признать. А признать – значит пустить кошмар в свою жизнь.

Маша изобразила улыбку. Улыбка вышла кособокой, ну да ничего, сойдет и такая.

– Ясное дело, нет, Кать. – Подруга хотела возразить, но Маша не позволила. – Ни я ничего не видела, ни ты. Хочешь знать, что происходит? Я тебе объясню. Извини, если скажу жестко. Не обижайся, но ты сейчас немного не в себе. У тебя сильнейший стресс. Потрясение. Мать покончила с собой, потом муж умер, все это меньше чем за неделю. У кого угодно крышу сорвет. Но ладно бы только это! То, что мы увидели в Кабаново… – Она нервно прикусила губу. – Я и сама ни одной ночи без снотворного не сплю, и Лелик тоже. Одно на другое наложилось, вот твой мозг и выкидывает разные фортели. К тому же ты там одна, в квартире, где мать с Артуром умерли! Это уму непостижимо, Кать! Тебе нужно сейчас же съехать оттуда, понимаешь? И все пройдет, все уладится. Поезжай пока… – Маша по привычке хотела сказать «к нам пожить», но в ту же секунду осознала, что тварь, облюбовавшая Катино жилище, может увязаться за ней. Поэтому после незаметной паузы продолжила: – Отдохнуть куда-нибудь. В санаторий лучше всего.

Она говорила и говорила, убеждая подругу, и сама уже почти поверила своим словам. Кто знает, может, вправду так будет лучше? Катя сидела неподвижно, профиль ее четко вырисовывался на фоне закатного неба. В парке становилось прохладно, ветер шептал в кронах деревьев над их головами, словно предупреждая о чем-то.

Катя смотрела на деревья и скамейки, которые до этого видела миллион раз, и ей казалось, что она попала сюда впервые. Наверное, нечто подобное чувствует слабо видящий человек после операции по коррекции зрения. Окружающий мир начинает выглядеть совсем другим – четким, цветным, более трепетным, выпуклым. Становится видна каждая тонкая линия, мельчайший штрих, и близкие уже не похожи сами на себя, и все кругом – чуточку чужое, почти инопланетное.

Мимо прошла пожилая женщина с собачкой на поводке. Старушка была сухенькая и маленькая, на голове у нее красовалась огромная нелепая синяя шляпа, которую она постоянно придерживала. Шла она мелкими, коротенькими шажочками, а собачка – рыжая, пушистая, похожая на персонаж из диснеевского мультфильма, деловито семенила чуть поодаль.

«Придут сейчас домой, хозяйка помоет питомице лапки, накормит, а потом вместе усядутся смотреть телевизор. Живут себе и живут, и сами не понимают, как им хорошо живется. Никто этого никогда не понимает. И я тоже не понимала, и ничего кругом не видела», – подумала Катя, а вслух проговорила, на полуслове оборвав пространный Машин монолог:

– Не получится ничего. Не в стрессе дело, не в отдыхе.

– С чего ты взяла?

– Мы с Никитой связаны. Я нечаянно вызвала его оттуда, с той стороны…

Маша замотала головой, пытаясь опровергнуть сказанное, но Катя не обратила на это внимания.

– Знаешь, бывают специальные доски для спиритических сеансов? С их помощью люди вызывают духов, а потом общаются с ними, задают вопросы. Мне кажется, та флешка, которую я вставила в свой ноутбук, оказалась чем-то вроде такой доски. Теперь Никита там, в моей квартире. От живого от него еще, может, и можно было спастись. Но от мертвого… – Катя запнулась, но договорила: – Он меня в покое не оставит.

«Пока не убьет».

– Опять ты за свое! – поморщилась Маша. – Сказала же тебе…

– Так и я тебе многое говорю. А ты не слушаешь.

Катя повернулась к подруге, поглядела ей в глаза. Так посмотрела, что Маша почувствовала, как лицо заливает краска. Стало жарко от собственной лжи. От замаскированного неверием, благодушного своего предательства. Совестно, больно.

«Что же я делаю? Ведь это Катя, моя Катюшка, лучшая подруга, почти сестра! Мы всегда вместе, и идти ей больше некуда, и помощи просить не у кого».

– Прости, – сорвалось с губ.

– Ничего, – ответила Катя. – Ты иди, Машунь.

– А ты?

– И я пойду. Выговорилась немножко, и легче стало. – Она подняла лицо к небу, посмотрела на что-то в вышине, зажмурилась. – Я сама все это начала. Нечестно теперь на тебя вешать, ждать чего-то. И потом, вдруг что-нибудь, не дай бог, еще и с тобой случится, как мне тогда жить?

– По твоей логике, жертвы маньяков и насильников сами во всем виноваты: нечего было из дому высовываться, знакомиться… Выходит, они и права не имеют просить о помощи? – неизвестно зачем продолжая возражать, сердито сказала Маша. – Но по правде-то виноваты не жертвы, а преступники!