Кевин Хирн - Побежденный. Hammered

– В Америке есть такие места? – с удивлением и надеждой спросил он.

– Я уверен, что есть. Это страна неограниченных возможностей, – заверил его я.

Перед уходом Перун отпустил несколько вульгарных шуток про Грануаль и Оберона, а я снял заклинание невидимости с его мехового плаща.

– Я рад знакомству с тобой, – сказал я. – Это одна из многих вещей, которую я могу считать на сто процентов позитивной. Ты лучший из всех богов, которых я знаю.

– А ты единственный друид, которого я встречал, – ответил Перун, – но думаю, ты лучший.

Он хотел уйти, несколько раз мощно похлопав меня по спине, но решил, что этого будет мало, и заключил меня в медвежьи объятия. Мне показалось, что меня стиснули между двумя волосатыми камнями. Когда он вышел из «Хаддла», я с трудом сдержал смех, увидев, с каким очевидным облегчением вздохнули все посетители. Мне удалось скрыть улыбку, сделав несколько больших глотков пива.

Дополнительный алкоголь придал мне смелости для следующего звонка. Я набрал номер и приготовился к тяжелому разговору.

– Хал, это я. Я вернулся. И у меня плохие новости.

– Да, я ждал твоего звонка, – сказал новый альфа Стаи Темпе, и его голос был полон напряжения. – Я и сам знаю, что все плохо, но вопрос насколько? Они оба мертвы или только мой альфа?

– Полной ясности еще нет. Будет лучше, если я покажу и расскажу, – ответил я. – Я принес их с собой, Хал. Я сделал все, что мог. – И я рассказал Халу, где меня найти, а также попросил привезти новые документы, заказанные мной для себя и Грануаль. – И приезжай на фургоне или займи колеса у Антуана, – добавил я, имея в виду местного вурдалака, который собирал и увозил тела в рефрижераторе.

– Но скажи мне хотя бы, пока я не выехал, – попросил Хал, – они сумели отомстить?

– Да. Месть свершилась. Только вот я не успел у них спросить, стоило ли оно того.

– Думаю, нет, – сказал Хал.

– Да, я тоже так думаю.

Все места, в которых я часто бывал, могли стать ловушками, а из-за видения Морриган касательно моей смерти я практически обезумел от паранойи. Грануаль уже начала дразнить меня из-за того, что я постоянно вертел головой, – она шутила, но еще это стало ее раздражать; мое поведение заставляло ее нервничать. Несмотря на нетерпеливые вздохи и закатывание глаз, я велел ей припарковаться в стороне от дома вдовы, чтобы я мог войти в контакт с Обероном через нашу ментальную связь.

«Оберон, ты меня слышишь?»

«Аттикус! Оставайся на месте! Не ходи сюда!»

Казалось, он встревожен из-за моего возвращения, а не рад. Это было неправильно.

«Что? Почему нет?»

«Это опасно. Я сам к тебе приду».

«С вдовой все в порядке?»

«Нет, с ней совершенно определенно не все в порядке. Я объясню. У тебя есть возможность быстро покинуть город?»

«Да».

Я сидел с Грануаль в ее машине, рядом с Юниверсити-Драйв.

«Где?»

Его вопрос заставил зазвучать в моей голове колокола тревоги. А если я говорю не с Обероном? В моем сознании возникла сцена из «Терминатора 2», когда Шварценеггер имитирует голос Джона Коннора, а Т‑1000 – приемную мать. У меня не было уверенности, что такое переключение возможно при помощи магии, но я не хотел рисковать. Вместо того чтобы ответить на его вопрос, я задал свой:

«Оберон, ты можешь выйти из дома?»

«Я уже снаружи, на заднем дворе».

«Перепрыгни через ограду и подойди к входу. Один. Прямо сейчас».

«Мне два раза предлагать не надо!»

– Включай двигатель, – сказал я Грануаль.

Она кивнула и повернула ключ в зажигании. Через несколько секунд Оберон появился на границе владений вдовы и посмотрел сначала на юг, вдоль Рузвельт, потом на север, где мы припарковались.

«Видишь синюю машину? Это мы».

«Иду! – В течение трех секунд он перешел от неподвижного состояния к бегу во весь опор. – Надеюсь, у тебя полный бак! Нам нужно ехать до тех пор, пока он не опустеет, а потом спрятаться в какой-нибудь пещере».

« Почему? »

Я вышел из машины и распахнул заднюю дверцу, чтобы он забрался внутрь. Он даже не остановился, чтобы я его погладил. Оберон запрыгнул внутрь и тут же начал лаять на Грануаль, прежде чем я успел захлопнуть дверцу.

«Давай! Жми! Нам нужно убираться отсюда, пока она нас не увидела!»

«Оберон, в чем дело? Прекрати панику».

Я нырнул в машину и, одновременно закрывая за собой дверь, попросил Грануаль свернуть с Рузвельт-стрит. Поведение Оберона требовало объяснений, но если нам действительно грозила опасность, как он утверждал, то задавать вопросы сейчас было неразумно. Мы всегда могли вернуться, если произошло какое-то недопонимание. Грануаль развернулась на сто восемьдесят градусов, выскочила на Юниверсити и покатила на восток в сторону Рурал-Роуд.

– Куда дальше, сенсей? – спросила она, поглядывая в зеркало заднего вида.

– В место, которое мы обсуждали раньше, – ответил я. – Оберон говорит, что нам необходимо покинуть город.

Я повернулся назад, чтобы спросить моего пса, что же все-таки происходит.

«А теперь расскажи мне, почему мы убегаем. Что случилось с вдовой?»

«Ладно, примерно два дня назад – или пять, ну, ты понимаешь, я не уверен, – я мог бы поклясться, что вдова умерла. Она спала в своей постели, и я слышал, как у нее клокотало в горле, но это был не храп. Я пошел проверить. Она не дышала, Аттикус. Я ткнулся в нее носом, лизнул лицо, она никак не отреагировала. Я гавкнул прямо ей в ухо, она даже не пошевелилась. И тут я услышал, как открылась и закрылась входная дверь, я выбежал из ее комнаты, чтобы проверить, кто пришел. Только там никого не оказалось, и это меня очень удивило, я точно знал, что дверь открылась и закрылась, а кошки так и не отрастили отставленные в сторону большие пальцы. Тогда я понюхал воздух и ощутил что-то гнилое, а еще мне показалось, что у двери стало холоднее – но, возможно, у меня разыгралось воображение. Потом скрипнула кровать, я вернулся в комнату вдовы и увидел, как она встает с постели».

«О, так она жива?»

« Ну, нет, я так не думаю. И не думаю, что это она. Она умерла, Аттикус. Я видел, чувствовал запах и слышал».

«Тогда кто ходил по ее дому, кормил тебя и выпускал погулять? То, что ты говоришь, не имеет смысла».

«Я не знаю, кто это, но только не вдова. Она перестала разговаривать сама с собой, она больше меня не гладила и не говорила мне, какой я хороший пес. Она просто молча меня кормила, давала воду и периодически выпускала во двор. Это было жутко».

«Ну, может быть, она сильно напугана, Оберон. В последнее время она страдала от депрессии».

«От такой депрессии, что перестала пить?»

«Что?»

«Она не выпила ни глотка виски с того момента, как восстала из мертвых. И я не видел, чтобы она ела. Говорю тебе, Аттикус, ее больше нет. Это не миссис Макдонаг».