Нил Гейман - Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Глотая горячий кофе, я отпер ящик. Стояло утро четвертого дня на пустынной жаре, а она еще даже не начала пахнуть. Одному богу известно, что я стану делать, когда это начнется. Завалю ее льдом? Поеду по пустыне в пикапе, истекающем конденсатом? Ей вообще-то полагается пахнуть. Она как-никак умерла. Сердцебиения не было. И в этом виноват я, потому что я ее подстрелил. Я попробовал представить, как буду объяснять ее присутствие в машине полиции, и не смог. Интересно, она вообще человек? Может, это поможет мне выкрутиться в суде? Убить не-человека – за это что-нибудь дают? Но от знания того, что я убил , оно меня все равно не спасет.

Я поднял крышку. Она лежала в воде глубиной в фут. Волосы плавали по поверхности вокруг лица, словно темный восход.

Я уронил кофе, отшатнулся и рухнул в грязь.

– Ты там в порядке, паренек?

Среди деревьев стоял дом на колесах – я только теперь его увидел. Под покровом ночи на стоянку приехали еще путешественники.

– Черт.

Я умудрился как-то захлопнуть крышку. Дальше осталось только принять приглашение на завтрак – выбора все равно не было – и сидеть, всю дорогу думать, что еще я успел увидеть там, в ящике, кроме четверти тонны воды, взявшейся из ниоткуда: тонкий узор темно-золотых чешуек, с булавочную головку каждая, на коже вокруг раны, и черный камень в пупке – теперь гладкий и сияющий, как полированный гематит.

Я даже не пытался понять увиденное. Странность следовала за мной по пятам и все равно не отстанет, пока эта загадка не разрешится.

Зато теперь мне было ясно: да, я в полном ужасе, и с этим ничего не поделаешь. Больше всего меня пугала картина нимба из волос, колышущегося в мерцающей воде.

Прежде чем ехать дальше, я вытащил карту. Стирлинг был в тысяче без малого километров, плюс-минус, в зависимости от того, по какой дороге ехать на запад от Норсмена.

Стирлинг? Тут до меня дошло, куда я на самом деле направлялся с тех самых пор, как загрузил тело девушки в ружейное отделение у Скалы Сердца.

Блафф Нолл.

Я ехал хоронить ее рядом с отцом. Вот насколько это все было важно.

И настоятельно. Тысяча километров – такое расстояние можно покрыть за один день. После этого я уеду и никогда больше не вернусь.

Я пустился в путь за несколько минут до восьми. Приблизительное время на месте – закат. Весь день слился в неумолчный гул тяжелых шин «4×4» и длинную вереницу мест и названий, которые я никогда не забуду: Кайгуна, сто сорок километров; Норсман, где самые высокие холмы – это шахтные отвалы и шлак; Дандас, город-призрак, где я съел холодный куриный бургер; грунтовая дорога до Лейк-Кинга, с самой разоренной, можно сказать, оскверненной зоной отдыха на моей памяти; само озеро Лейк-Кинг и с ним Лейк-Грейс, оба соленые и с поселками, для постройки которых запрудили реки с гранитных массивов, вроде Скалы Сердца (дамбы соорудили, окружив гору кирпичной стеной в четыре-пять рядов высотой, полого наклонной книзу в соответствии с профилем скалы; она улавливает воду и направляет ее в емкость с одного бока); река Паллинап – первая водная артерия из пересеченных мной, где реально была вода, на три тысячи километров шоссе и бездорожья. Целая настоящая чертова река, бежавшая, если верить карте, до самого Южного океана.

Я скучал по рекам. В Западной Австралии просто нет проточной воды, как в других нормальных местах.

И из-за всего этого источник у Скалы Сердца не шел у меня из головы. Редкое, удивительное место, которого попросту бы не появилось, если бы не топографическая аномалия в скальном ложе несколько миллионов лет назад. И сама скудость воды превращала его в ловушку.

Сколько девушка там провела?

В десять часов вечера я сидел на вершине Блафф Нолл с отцовской урной на коленях. Нужно было только добраться до вершины, а там на то, чтобы найти папину могилу и выкопать урну, ушли буквально минуты. У меня все равно бы не вышло втиснуть и девушку, и отца в одну и ту же яму между камней… и, к тому же, мне хотелось еще разок поглядеть на урну, подержать ее в руках, почувствовать ладонями.

Звезды светили ярко, с океана дул суровый ветер. Зарево на востоке обещало скорый восход луны. На юго-западе переливались огни Олбани и Маунт Баркер.

Цивилизация.

В шестистах метрах внизу раскинулась автопарковка – там стояла «тойота» со своим драгоценным грузом. Ружейный отсек все еще был полон воды, а девушка – так же мертва. Рана у нее на боку лишь еще слегка заросла чешуйчатой кожей, которую я видел утром. Крупно изменилось только одно: камень в пупке теперь светился зеленым.

Здесь, наверху, можно было бы втиснуть урну между камней и засыпать землей и грязью – но вот как быть с телом? И даже если мне удастся найти для него место, девушку пришлось бы тащить волоком на своих двоих до самой вершины – шестьсот метров по вертикали, как один исполинский лестничный пролет. Об этом мне даже думать не хотелось.

Ну, хотя бы прямо сейчас у меня было время пораскинуть мозгами. Она не человек, теперь я это точно знал, но образ ее лица и волос преследовал меня каждое мгновение бодрствования. Я даже не знал, действительно ли она мертва. Возможно, что нет.

От меня как будто чего-то ожидали, а я понятия не имел – чего. Правильно ли я поступил, увезя ее от Скалы Сердца? Кто его знает. Но что сделано, то сделано, и мне теперь с этим жить.

Я включил фонарик и наставил его в темноту, вверх, на Альфу Центавра, и долго сидел так, глядя, как теряется в ночи луч.

Блафф Нолл был совсем не ее место, и от этого мне сделалось грустно.

Мне снилась вода.

Яркий лунный свет плескал в глаза. Луна была совсем близко – громадный диск, белый и гладкий.

Слева на километры тянулось озеро. Голые, острые, зазубренные горы тянулись из воды в ночь. Метеор просверкнул по небу, померк, а потом над водой раскатился гром и ушел эхом в утесы.

Ни деревьев, ни травы, ни кустов, ни животных, даже насекомых и тех не было. Если здесь еще оставалась жизнь, она была в воде – или в небе. Рядом со мной, на крупном песке стояла отцовская урна.

Все здесь было совершенно стерильно и напоминало Скалу Сердца после того, как источник спятил. Но угрозы я сейчас совсем не чувствовал – вместо этого я чувствовал себя старым.

Рука пронзила поверхность воды. Совсем человеческая, если бы не тонкая чешуя. На указательном пальце светилось гладкое золотое кольцо.

Рука подняла над водой голого младенца.

Я сидел неподвижно и молча, не в состоянии двинуться, но ощущая, что мое присутствие разрешено, что мне можно здесь быть – как свидетелю.

Рука бросила малыша вверх, на берег, куда он плавно и перелетел, чтобы лечь рядом с урной. Потом исчезла, и тут же в ночи заплакала женщина: сердце у меня защемило от этого звука. След, словно бы от чего-то, плывущего под водой, прянул прочь от берега. Дитя выросло в ребенка и встало на песке на ноги. Я узнал черты девушки, которую застрелил.