Нил Гейман - Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Понятия не имею, почему я вообще решил, что это «она». Грудей у нее не было, сосков тоже, а гениталий и подавно. В пупке торчал тусклый обломок черного камня, и никак оттуда не выходил. Она и мальчиком вполне могла быть, если бы не форма лица и не округлые бедра. Мысль об этом закралась мне в голову, только когда я уже нес ее в «тойоту», к аптечке первой помощи. Посмотрел, как она лежит у меня на руках, на ее полные губы и обрамляющие лицо длинные влажные волосы, и все понял. Наверное, все дело было именно в волосах – длинных, буйных, прямых и густых, цвета дикой хны.

Входное отверстие было сбоку грудной клетки, под мышкой слева, прямо над сердцем. Выходного не оказалось. Сначала кровь текла довольно сильно – сейчас едва капала. Когда я дошел до лагеря, кровотечение и вовсе прекратилось.

Я перевязал рану (ножницы то и дело клацали о камень в пупке – он оказался еще и магнитным). Потом я нажал ей на грудину, в подражание непрямому массажу сердца, который видел по телевизору, и сделал искусственное дыхание рот в рот.

Ничего не случилось. Тело под моими руками оставалось совершенно бесчувственным.

Даже не знаю, когда я решился прекратить. Я упал назад, привалившись к колесу «тойоты», и так лежал, глядя на нее.

Глаза я отвел, только когда уже начал дрожать от холода. Стояла ночь. Полная луна уже на треть прошла небо. Минуло двенадцать часов с тех пор, как я ее подстрелил. Возможно, я даже и заснуть успел, но голова придерживалась иного мнения. Малость похоже на похмелье, только без предварительного приема на грудь. Ужасно хотелось пить, в глаза будто песку насыпали.

Я пьяно побродил по лагерю, потом устремился к источнику – вымыть лицо.

Под луной и при чистом пустынном небе фонарик не требовался. Я ходил этим маршрутом уже раз сто за последние недели и знал на нем каждый куст, каждый прутик, каждый булыжник под песком. Купол Сердца нависал сверху. Листва потрескивала на легком ветерке.

Тут я споткнулся и рухнул плашмя. Обернулся – ничего. Такое ощущение, что палая ветка ожила под ногой… Змея? Песок лежал совершенно пустой в лунном свете, ближайшее укрытие – за несколько метров. Может, шипохвост заснул прямо в песке? Нет, только не на ночном холоде.

Я доковылял до воды, окунул руки, ахнул – вода оказалась ледяная. Ничто летом в пустыне не может быть таким холодным. Я выдернул руки из воды: на пальцах тихо похрустывал лед. Ну, я хотя бы себе это не придумал – там и правда мороз.

Хорошо. Я плеснул в лицо, открыв навстречу воде глаза. И промоет, и разбудит, пусть даже насильно. Когда холод забрался под веки, я снова ахнул и стиснул зубы.

Потрясши как следует головой, я вытер с лица воду и лед. Некоторое время ничего не было видно за пеленой влаги, только справа расплывалось яркое пятно луны, потом оно почему-то поехало, закрутилось звездной спиралью у меня перед глазами, заняло все поле зрения, снова поплыло, утвердилось центром ровно посередине и упало… Я полетел лицом вниз в леденящую воду и сразу вскочил от шока на ноги, едва сумев заставить грудную клетку продолжать дыхательные движения.

Дрожа, я сделал шаг назад. Луна снова светила справа, там, где и должна была. Неподвижная вода посверкивала отражением; вверху дыбилось Сердце.

По поверхности скользнула рябь.

Что-то было в воде – в темноте под скалой.

Какая-нибудь аборигенная крыса? Или кролик пошел поплавать? Да у него там задница нафиг отмерзнет… Я нервно хохотнул и попятился еще на несколько шагов.

Следующая волна выплеснулась на песок и замочила мне ноги. Я отбежал, оглянулся. Бассейн источника был всего метров двадцать в поперечнике, ночь стояла безветренная – откуда могла взяться метровая волна до самого берега?

Но девушка была отсюда, это я, по крайней мере, знал. Она специально поймала пулю, чтобы спасти воробья. Она выкапывала мертвых животных и раскладывала их перед моей палаткой и явно считала себя защитницей этого места. Я вернулся в лагерь и взял ее на руки. На полпути до источника бицепсы устроили агонию, и я переложил ее в пожарный захват – на плечо.

Инь и ян. Свет и тьма.

С телом на плечах, так что голову мне нагнуло вперед, я не видел воды, пока не оказался от нее в паре шагов… а дальше я покачнулся, замер и в ужасе уставился на то, что открылось моим глазам.

Вода сияла изнутри, снизу – я такое видел один раз в кино, когда какой-то космический корабль выходил из тени планеты в разгорающееся зарево ускоренного пленкой восхода. Можете себе такое представить? Заря обетования перед тем, как ты ныряешь в свет? А теперь переделайте это чудо в фотонегатив абсолютной тьмы. Не отсутствия света, хотя это, конечно, тоже, а обещание, что когда эта тьма, наконец, настанет, свет не вернется уже никогда.

И вот над этой тьмой мириады световых искр роились, как звезды, а дальше, над ними, был лед – лед на песке, на камне, лед гнул вниз ветви деревьев и прибивал к земле кусты и траву. Потом до меня дошло, что блеск на поверхности воды тоже был лед – стерильное отражение луны.

Прибой мертвой жизни окаймлял воду – мелкая рыба, лягушки, водоросли, тростник, пресноводные креветки, насекомые, парочка раков. Все обитатели озерца извергнуты вон и брошены умирать.

И все это за какую-то пару минут.

Я опустил девушку наземь, подобрал слабо трепыхающуюся рыбу и кинул ее обратно, в воду, в не затвердевший пока лед. Мгновение спустя волна выбросила замороженный труп обратно на берег.

Источник был бесплоден, как обратная сторона луны, и древен, как эта страна до начала жизни. И в нем крылась еще большая угроза: я сам стану таким же стерильным и безжизненным, как предвечные атомы, образовавшие мое тело, если рискну подойти хоть на шаг ближе.

Ощущение чуда никуда не делось, но само чудо обратилось ужасом, мраком. То было чудо беснующегося огня, кислотных ожогов, осознания конца – жизни отвергнутой и уничтоженной.

Как в тумане я снова взял девушку на руки. Я убил ее, и она заслуживала лучшего, чем похороны в этом месте .

У меня ушло три дня на то, чтобы добраться до шоссе.

Я уехал в ту же ночь, еще до зари. Снял лагерь, свернул палатку, собрал пожитки в багажник «тойоты», потом сел и еще раз задумался о том, что собирался сделать.

Сразу за кабиной в «тойоте» был большой короб из гальванизированной стали в полсантиметра толщиной и шириной на весь кузов – для оружия и патронов, на двух тяжелых медных замках с разными ключами к каждому.

Я решил уехать, собственно, только когда обнаружил, что тело девушки идеально ложится в отделение для ружей. Я сунул ей под голову подушку, постоял несколько секунд, созерцая сумеречный отсвет ее кожи и волос в гаснущем лунном сиянии, укрыл одеялом и запер сундук.