Александр Варго - Нелюдь [litres]

Кроме неё в вагоне находилось ещё два пассажира. Худосочный и несимпатичный старшеклассник, отрешившийся от окружающей реальности при помощи планшета и наушников, да мужичок лет пятидесяти, дремлющий в конце вагона. Судя по дешёвому гардеробу, брезентовой сумке-скатке с инструментами и катающейся в ногах бутылке из-под «Балтики»-девятки – типичный пролетарий после трудовой вахты.

– Осторожно, двери закрываются, – оповестили динамики. – Поезд следует до Высовска со всеми остановками. Следующая станция – Тихвиновка.

Привычно прошипели двери, платформа за окном дёрнулась и поехала назад, бабка сжала в пальцах очередной ломтик…

«Семь! Надежды нет совсем».

Инна закрыла глаза, прижалась лбом к оконному стеклу. Прикусила нижнюю губу и сжимала зубы до тех пор, пока во рту не появился чуть солоноватый, ни с чем не сравнимый вкус…

Голос пропал.

Инна осталась сидеть в прежней позе, не веря в наступившее облегчение, боясь пошевелиться. Как будто малейшее движение могло вернуть эту паскудную маету, завершившуюся в полушаге от настоящего страдания.

Трескуче и нереально громко заблажил чей-то мобильный. Инна вздрогнула от неожиданности. Телефон успел прозвонить восемь раз, прежде чем послышался говорок попутчицы – нахрапистый, с хорошо заметными вкраплениями недовольства:

– Да чо снова? Чо ревёшь-то, дурища? В ликтричке я, скоро буду ужо…

И вдруг осеклась: страх округлил маленькие, близко посаженные к переносице глаза. Потом бабка проскулила, голос стал другим – безвольным, беспомощным:

– Как убили-и-и?…

Инна невольно повернулась к ней, но тут же отвела взгляд, уставилась в пол, наблюдая за «квашнёй» краешком глаза. Бабка не обратила на неё внимания, сидела с помертвевшим лицом, изредка шевеля жирными губами. Негромкие скупые фразы мгновенно растворялись в мерном гуле электрички.

«Эт чо же теперя будет? Изверги – глаза на кой вырезать? Ой, миленькая, за чо ей-то, экая же нелюдь эдак-то?»

Электричка сбавляла скорость, за мокрым окном потянулась очередная платформа. Бабкин мобильный коротко пискнул, как при разряжающемся аккумуляторе.

– Ой, Галюнь, всё! – заторопилась попутчица. – Зарядка сканчивается, запамятовала зарядить-то… Да я буду скоро, дожидайся.

Телефон скрылся в кармане поношенного тёмно-синего демисезонного пальто. Бабка скорбно покачала головой, выудила очередной ломтик из поставленного на скамью контейнера.

Пальцы нырнули в рот, задержались на секунду, две… и стали запихиваться дальше – небольшими, торопливыми толчками. То, что полотно безмятежной реальности треснуло и через неумолимо расширяющуюся прореху проталкивается самая настоящая жуть – Инна поняла лишь тогда, когда кисть попутчицы целиком исчезла во рту.

Электричка остановилась.

– Тихвиновка-а-а-а… – утробно прозвучало из динамиков. Потом там что-то булькнуло, скрежетнуло, и голос продолжил: – Ра-а-аз… Кошма-а-ар окру-у-ужи-и-ит…

Первая судорога страха скрутила Инну не целиком, оставив нетронутым кусочек сознания. Краем глаза зацепив движение за окном, она машинально повернула голову – и лихорадочно отодвинулась ближе к проходу, всаживая своё «а-а-а!» в тягучий ритм считалки.

Безлюдный перрон двигался. Асфальтовый слой, кожа, – вспухал, бугрился частыми полуметровыми в диаметре волдырями. Ближний к окну лопнул, разбрасывая по сторонам кусочки асфальта, обнажив пульсирующее подобие багрово-серого нарыва.

Ещё миг – и нарыв вскрылся, выхаркнув длинный тонкий стебель, увенчанный гроздью желтушных, раскрывшихся в полёте бутончиков. Они впечатались в стекло, стебель натянулся, но расплющившиеся бутончики не оторвались, лишь немного сползли вниз – оставив мутный, липкий след. Припухлые, похожие на пиявок лепестки чуть подрагивали.

Грозди летели в вагон одна за другой, туго натягивались стебли: электричку словно брали на абордаж сумасбродным, дьявольским способом…

Инна даже не пыталась представить, что может произойти по его завершении. Она безостановочно кричала, глядя на бабку – засунувшую руку в рот уже до середины предплечья. Рукав пальто собрался гармошкой, закрывая нос и подбородок. Безобразно распухла шея, «квашню» трясло, подошвы коричневых полусапожек хаотично шаркали по полу…

– …правит в этом мире-е-е-е… – В динамиках захлюпало, из них потекла зеленоватая, пахнущая тухлятиной жидкость.

Мужичок уже разлепил глаза и ошалело мотал головой, пытаясь вникнуть в происходящее. Старшеклассник всё так же таращился в планшет, звук в наушниках надёжно отфильтровывал крики Инны и утробные завывания динамиков.

Бабка внезапно замерла, широко раскрытые глаза с кляксочками лопнувших сосудов быстро стекленели…

Руку попутчицы вдруг вытолкнуло изо рта, как пробку из бутылки с игристым! Следом за рукой высунулось что-то вроде длинного и толстого, уродливого красно-бурого языка. Рука безвольно повисла вдоль тела, от кисти остался только куцый изжёванный огрызок, среди изувеченной плоти смутно белели кости. «Язык» пролетел дальше, растекся по полу и противоположной скамье. Спустя секунду Инна поняла, что это была обычная рвота.

Или не обычная?

Кровяная жижа не выглядела однородной, в ней отчётливо выделялись те самые, съеденные попутчицей ломтики. Не успевшие перевариться и… шевелящиеся.

Стоящий на скамье контейнер с недоеденными кусочками вдруг накренился, и содержимое полезло из него, до отвращения похожее на проворных, целеустремлённых слизняков. Ломтики из рвоты тоже принялись расползаться, оставляя за собой красноватые, быстро заканчивающиеся росчерки…

Старшекласснику, сидящему в двух скамьях от бабки, спиной к ней, так и не довелось осознать, что он стал статистом в набирающем обороты кошмаре.

Ломтики-слизняки добрались до него в считаные секунды. Нескольких он успел смахнуть, рефлекторно, явно не успев испугаться, уронив планшет на колени. Но с полторы дюжины кусочков облепили его голову, шею, ещё несколько скользнули в рукава чуть великоватой кожаной куртки.

А спустя мгновение парень закричал. Так кричат, когда хочется умереть без промедления, вывернуться наизнанку – лишь бы избавиться от начавшегося страдания…

Слизняки начали быстро, безостановочно погружаться в плоть, как капли магмы, брызнувшие на снежный наст. Сходство усиливалось тем, что края ранок расширялись, приобретающая тёмно-серый оттенок кожа будто бы таяла, плавилась.

Крик продлился недолго и оборвался резко, словно старшеклассника окунули лицом в тот же расплавленный металл. Голова начала терять форму, съёживаясь как шарик, из которого выпускают воздух. Раны обильно сочились бурой слизью.