Александр Варго - Нелюдь [litres]

– Что за…

Глеб неотрывно смотрел на эту аномалию, пытаясь понять: что происходит. Машинально отмечая уголком сознания, что всё остальное осталось неизменным. Трава – зелёная, небо – голубое, облако – похожее на надкушенную пампушку – белое…

Пальцы обожгло. Черемин зашипел от боли, отбросив дотлевший окурок в траву, подул на кисть. Опять посмотрел в небо.

Радуга уже блёкла – быстро, неравномерными кусками, как будто кто-то усердно и беспорядочно брызгал водой на свежий акварельный рисунок, размывая краски. Через несколько секунд она пропала бесследно.

Глеб крепко зажмурился, коротко, сильно помассировал веки ладонями. Глубоко вдохнул-выдохнул, открыл глаза.

Ничего странного не появилось.

Черемин чуть подумал и тщательно, насколько это было возможно, прощупал жилетку, обойдя только карман с камерой, чтобы случайно не повредить аппаратуру. Безрезультатно, ничего подозрительного.

Обнюхивать и пробовать её на вкус Глеб не стал. Прекрасно понимая, что если жилетка и в самом деле с «сюрпризом», то обнаружить его такими способами он вряд ли сможет.

Хотя Черемин был почти уверен: не стал бы Скальцев размениваться на подобную банальщину, если уж решил провернуть какое-нибудь паскудство, то наверняка сделает это изобретательней, изящнее…

С другой стороны, чёрно-белая радуга в абсолютно сухой день могла быть редчайшим природным вывертом , который ему довелось увидеть именно сейчас и здесь. В мире случается и не такое… Вот если бы Глеб лицезрел схватку Репки-Терминатора с Человеком Двойным Чизбургером, судейство которой ведёт с броневика вождь пролетариата, – тогда можно было бы кивать в сторону бывшего одноклассника.

«Ладно, продержимся… – Черемин закурил очередную сигарету. – Макнём два пальца в майонез по самую подмышку».

Он чётко понимал ещё одну вещь: идти через кладбище всё равно придётся. Отказываться уже поздно, оставлять Наташку Скальцеву нельзя. Она скорее залезет в петлю или прыгнет с высотки, чем примет такую реальность.

Идею поползать у бывшего одноклассника в ногах, умоляя оставить их с Зиминой в покое, Глеб даже не рассматривал. Не потому, что это унизительно, а потому, что бесполезно.

Оставались ещё две возможности что-то изменить. Бегство из города и… смерть Всеволода.

Ни про первое, ни про второе Черемин не думал всерьёз. Во всяком случае – пока. И очень надеялся, что не придётся думать вообще…

Глеб докурил, выбросил окурок. Постоял ещё с минуту, гася зарождающийся в душе сумбур, и завертел головой, выискивая взглядом что-то похожее на проход. Лезть через ограды и шагать по могилам Черемин собирался только в крайнем случае.

Намёк на узковатую, напрочь заросшую травой тропку обнаружился шагах в двадцати, слева. Глеб неторопливо направился туда, внимательно глядя под ноги: напороться в этих краях на гадюку было вполне реально. Да и просто завалиться во весь рост, запнувшись о какой-нибудь сук, хотелось ничуть не больше.

«Блин, как в Трудолюбовке… – Черемин добрался до прохода. – Слева ограда, справа ограда. Только там внутри них шевеление есть, а здесь своё уже отшевелились».

Он медленно пошёл по тропинке, стараясь полностью сконцентрироваться на предстоящем пути, не обращать внимания на придорожный пейзаж. Превратиться в механизм, следующий из пункта «А» – в пункт «Б».

Двенадцать шагов, поворот влево… Глеб шагал, стараясь держаться направления, которое указал Скальцев. День стоял безветренный, и шаги Черемина были единственным, что нарушало вязкую, изначальную тишину этого места.

Он зашёл в глубь кладбища метров на полтораста: пока удавалось продвигаться относительно беспрепятственно.

Неожиданно, совсем не к месту вспомнилось скальцевское: «Покойнички круглые сутки шастают, жрать ищут». И забултыхалось, гадство, на поверхности сознания, как шарик от пинг-понга – в джакузи, обрывочно – но постоянно напоминая о себе. «Покойнички, жрать», «шастают, круглые сутки», «ищут, шастают, жрать», «покойнички, покойнички»…

Черемин раздражённо сплюнул, задымил очередную «петрушку». Спустя пару десятков метров пришлось остановиться: проход сильно сузился из-за покорёженной ограды – железные прутья примерно на четверть ушли в землю и наклонились в сторону тропинки под углом в сорок пять градусов. Такое могло бы случиться, если б на могилу упало дерево, но тогда – где оно? Не покойнички же убрали? Как-то это странно, весьма…

По этому проходу можно было пробраться только на карачках, под оградой, и Глеб завертел головой, высматривая другой путь.

Ничего.

«Хрен тебе, раком не поползу… – Черемин еле удержался, чтобы не продемонстрировать в камеру выставленный средний палец. – Пусть Рома перед тобой ползает».

Он подошёл к могиле по другую сторону прохода, подёргал ограду, убеждаясь в её прочности. Примерился, поставил ногу на декоративный элемент – приваренный арматурный завиток со следами серебрянки, рывком перебросил тело на другую сторону.

«Гимнастика по-кладбищенски. – Глеб благополучно встал на ноги и двинулся к противоположной части ограды, сторонясь еле заметного могильного холмика. – Поменьше бы такой».

– Хоть тебе не верится, а земля шевелится…

Фраза была сказана внятно, негромко и, что самое страшное, звучала без малейшей шутливости.

Черемин моментально отшатнулся от голоса, звучавшего справа, совсем рядом. Нога подвернулась, он упал на колено, ударился плечом об ограду. Сигарета выпала из губ, тлеющий кончик чиркнул по тыльной стороне кисти и упал на землю.

Глеб судорожно зашарил взглядом перед собой, по соседним могилам, пытаясь найти «пугало».

Безуспешно.

– Хочешь – верь, а хочешь – нет, – раздалось над самым ухом, – мертвой плоти нужен свет…

«Спокойно! – приказал себе Черемин, стараясь сохранить самообладание. – Севины хохмочки, развлекается, сука».

– Ну и жуткий же вы мудак, гражданин Горбатый! – громко сказал Глеб, начиная вставать. Вопреки опасениям, подвёрнутая нога лишь слегка ныла, значит – ни вывиха, ни серьёзного растяжения связок…

Он замер в наклоне, чтобы отряхнуть испачканное колено. Взгляд задержался на могильном холмике.

Земля ёрзала .

Это было видно отчётливо, без каких-либо сомнений. Ёрзала, шевелилась, ворочалась…

Листья растущего на могиле осота беспокойно подрагивали, растение поднималось кверху: из-под земли выбиралось что-то крупное, с каждой секундой увеличивая напор.

Могильные холмики на соседних участках тоже пришли в движение.

Глеб медленно пятился прочь, неотрывно следя за происходящим, быстрым свистящим шёпотом произнося «стой, сука» – раз за разом, снова и снова. Ему стало страшно по-настоящему, не было даже желания воспринимать увиденное как-то иначе. Страх хлынул в душу тёмным, бурлящим, неиссякаемым потоком, которому невозможно было противиться, как невозможно противиться стремлению дышать…