Татьяна Корсакова - Вранова погоня [litres]

А вот и нет ничего странного! Теперь все стало на свои места. Эльза писала свои гениальные картины, Януся продавала их кому-то по дешевке. Именно по дешевке, потому что в противном случае обеспечила бы Эльзе куда более приемлемые условия, не стала бы травить наркотой. Зато тот, кто покупал картины, понимал их истинную стоимость. Никопольский наверняка тоже понимает. А что уж говорить про его загадочного клиента? Деньги! Вот зачем им понадобилась Эльза. И ни при чем тут жалость и альтруизм. Эльза – курица, несущая золотые яйца. И курице этой необходимо обеспечить крепкое здоровье и золотую клетку.

– Кстати, Никита Андреевич, – искусствовед смотрел на него с надеждой. – Вы, часом, не желаете продать свою картину? Я бы купил. И за ценой не постоял, я ведь помню, что вы для меня сделали.

– Нет, простите. – Никита мотнул головой. – Картина не продается.

– Тогда, может быть, вы ответите, кто ее написал?

– Моя жена, – сказал, не задумываясь, просто с языка слетело, и все. – Моя бывшая жена, – добавил он после секундного замешательства. – Простите, но мне в самом деле пора!

Уйти быстро не получилось, искусствовед все пытался узнать имя и адрес, просил свести и познакомить. Никита пообещал, что непременно, только чуть попозже. И лишь оказавшись в машине, вдруг осознал, что для Эльзы это реальный шанс начать новую жизнь. Не просто новую, а достойную! Он видел ценники в том миланском каталоге. И суммы там были почти сплошь пятизначные. Конечно, придется решить очень много юридических вопросов, провести экспертизы, доказать Эльзино авторство, но оно ведь того стоит! И не нужна теперь никакая чертова экспедиция не пойми куда, все можно решить прямо здесь, прямо сейчас.

Обратно Никита вернулся уже по темноте, ворота ему открыл один из людей Никопольского, на вопрос, где Эльза, молча кивнул в сторону ярко освещенного окна на первом этаже. В окне маячил тонкий девичий силуэт, на подоконнике в позе сфинкса лежала кошка. Окна второго этажа были темные, и машины Никопольского нигде не было видно. Значит, уехал по своим особо важным делам, а Никите в помощники оставил ребят из охранной фирмы.

– Вы тут надолго? – спросил он у охранника.

– До тех пор пока клиент будет нуждаться в наших услугах. – На равнодушном лице не дрогнул ни один мускул. Прямо Терминатор.

Спорить Никита не стал, пусть остаются, сразу вошел в мастерскую. Ему не терпелось сообщить Эльзе хорошие новости. Иногда хорошие новости весьма способствуют исцелению пациента. На его появление отреагировала только кошка Зена. Легкий поворот головы, сощуренный взгляд. Просканировала, поняла, что любимой хозяйке ничто не угрожает, и снова положила морду на лапы. А Эльза даже не обернулась, она стояла у мольберта, спиной к двери, у босых ног ее лежали изрисованные листы бумаги. Или исписанные? Как там у них, у художников, правильно?

– Эльза? – позвал Никита. Что-то подсказывало ему, что свое присутствие в мастерской лучше обозначить заранее. – Эльза, привет.

Вот только она его не услышала. Или услышала, но не стала отвлекаться. Ее рука, с зажатым в ней углем, летала над листом бумаги с какой-то немыслимой просто скоростью. Ничего удивительного, что при такой скорости на полу скопилось столько рисунков. Никита переступил порог, обошел Эльзу по большому кругу, встал напротив, так, чтобы уж наверняка заметила.

Она заметила, замерла с поднятой рукой, моргнула. Вид у нее был… Ну, деликатно выражаясь, сосредоточенный, а если по правде – слегка сумасшедший. Никита даже испугался, а не нашла ли Эльза в доме какую-нибудь дрянь. Просто так, для вдохновения. Их общее замешательство длилось недолго, всего мгновение, а потом Эльза потерла покрасневшие глаза, спросила вполне себе будничным тоном:

– Что-то случилось?

– Случилось. – Никита, не глядя, поднял с пола несколько листов. – Скоро ночь, ты так увлеклась, что потеряла счет времени. А еще у меня для тебя есть…

Он не договорил, потому что взгляд его сфокусировался, наконец, на Эльзиных рисунках. Совсем не то он ожидал увидеть, когда покупал ей художественные «фишечки». Да и из всех «фишечек» она, похоже, использовала лишь бумагу да уголь. Все краски – и акриловые, и масляные – так и остались лежать в углу мастерской. Не дошло дело до красок. Не нужны были Эльзе краски, чтобы нарисовать весь этот черно-белый ужас.

Первый рисунок. Не рисунок даже, а стремительная зарисовка. Птицы… Черные птицы с черными глазами и черными крыльями… Пока еще высоко в небе, но совершенно ясно, что еще мгновение – и они сорвутся вниз, к бегущей по лесу девушке. Девушка – это Эльза, никаких сомнений! И кошка рядом. На кошку не хватило угля, и она не такая черная, как в жизни, но такая же решительная. И нарисованная Эльза тоже решительная, готовая сражаться или умереть. Как Никита это понял? Да никак! Просто почувствовал, проникся нарисованной фантасмагорией.

Второй рисунок. Дом. Тот самый дом, что и на Никитиной картине. Только на сей раз безрадостный и мрачный во всех своих вариантах, даже в отражении. В узких окнах – темные тени. Понятно, что люди, но не разглядеть, кто именно. Людей много, почти в каждом окне по тени, смотрят из темноты, наблюдают, тянут руки, кричат криком. Почему кричат? Да не знает он! Просто чувствует! И крики, и ярость, и безысходность… И снова птицы. Черная Погоня, кружащаяся над черной башней.

Третий рисунок… Нет, Никита ошибся, тот человек из грозы не был похож на чумного доктора. Если только маской. Теперь он мог рассмотреть эту маску в деталях – каждую трещинку, каждую медную клепку. Черный плащ с капюшоном и маска делали своего хозяина похожим на птицу. Очень большую, очень опасную. К горлу подкатила тошнота. И не от страха, а от осознания того, что маска эта сработана из кожи. Человеческой кожи… Она полностью закрывает лицо, в круглых прорезях были видны лишь глаза, черные птичьи глаза без белков. И никак не понять, это человек маскируется под гигантскую птицу, или гигантская птица хочет сойти за человека…

А на полу у Никитиных ног лежал еще целый ворох черных рисунков. Черных, мрачных, страшных, наполненных болью и безысходностью. Вот, значит, как выглядят Эльзины кошмары! Если так, то ее можно понять. Жить внутри этого ужаса и остаться нормальным – невозможно!

– Вот так… – Она словно прочла его мысли, присела на корточки, принялась собирать рисунки. Нет, не собирать, сгребать весь этот бумажный ворох в кучу. Зачем? Чтобы порвать или сжечь в камине?

– Эльза, погоди. – Никита сжал ее запястья, в глаза смотреть не стал, побоялся увидеть в них искры того безумия, с которым уже ничего не поделать. – Не нужно это уничтожать.

– Почему? – Она сжимала наброски в кулаках с такой силой, что побелели костяшки пальцев. – Зачем это хранить? Зачем выпускать это в нашу жизнь?! – Ее голос сорвался на крик, руки задрожали. – Я сдерживала их. – Крик упал до шепота. – Сдерживала, сколько могла, не пускала. Я придумывала другой мир. Чтобы с солнцем и яркими красками. Знаешь, Януся приносила мне краски. Не такие хорошие, как твои, но и не самые плохие. Приносила краски и холст, и я писала другой мир.