Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Вдруг над моей головой раздался странный звук. Он походил на монотонное пение без слов, через каждые несколько нот прерываемое леденящим кровь воем, пронзительным скорбным воплем, от которого пересыхало во рту и судорогой сводило живот. Возможно, это же самое слышал и молодой Портер, когда приходил сюда на разведку. Теперь я понял, отчего он так запаниковал, мне и самому пришлось собрать в кулак всю мою волю, чтобы не броситься наутек.

Лес начал редеть, тьма — рассеиваться, и я вдруг оказался на открытом пространстве. Мне повезло, я более или менее попал туда, куда собирался — к началу тропы, которая вела вниз, к могиле Приска. Скрываться больше не было необходимости, так как шансов, что Уэйт заметит меня в черной одежде на фоне темного леса, почти не существовало.

Холодно сверкали звезды, почти напротив меня ярко светила полная луна. Едва появившись в небе, она, однако, стояла уже достаточно высоко для того, чтобы развернуть на спокойной глади моря дорожку света, сотканную из ультрамарина, гагата и серебра. Сияние проливалось и на землю, превращая амфитеатр с его каменным кольцом в мерцающую чашу. Подо мной по склону холма ковылял своей примечательной походкой неузнаваемо изменившийся археолог.

Достигнув подножия холма, он повернул со своей ношей к жертвенному камню. Я пошел за ним, как вдруг заметил, что в полосе белого света из моря поднялись два-три темных силуэта, чрезвычайно похожих на огромные плоские головы. Пока я наблюдал, вынырнула еще одна и еще. Несмотря на расстояние, было в этих безликих фигурах что-то такое, отчего я содрогнулся. Потянувшись за биноклем, я обнаружил, что на поясе его больше нет. Должно быть, потерялся во время происшествия в лесу.

Тогда я понял, что жутковатое пение, перемежавшееся воем, доносилось из открытого моря и приближалось к земле.

Луна облегчала мне спуск. Я старался идти крадучись, но, думаю, Уэйт был так увлечен своим делом, что совершенно позабыл обо всем остальном.

Достигнув дна долины, я лег на живот и полз вперед до тех пор, пока не укрылся за менгиром. Со стороны моря, кроме пульсирующего пения, доносились теперь всплески и другие звуки, смесь неразборчивого бормотания с отрывистым не то кашлем, не то кваканьем. И хотя сами по себе эти звуки не казались чем-то особенным, в том месте и в то время волосы от них встали у меня дыбом.

Я выглянул из своего укрытия. Уэйт склонился над алтарем, своим телом закрывая от меня то, что там лежало. Судя по его движениям, он что-то на нем раскладывал, и мне внезапно вспомнилось, как служащий морга укладывает на металлическом столе труп.

Вдруг за моей спиной раздался слабый шорох: то ли прошмыгнуло ночное животное, то ли птица шевельнулась во сне в ветвях какого-нибудь дерева. Уэйт стремительно обернулся. Его лицо полностью скрывал тяжелый капюшон, но я чувствовал, как в нем растет подозрение. Он повел головой сначала в одну сторону, потом в другую, точно вынюхивая добычу. Несмотря на мою уверенность в том, что он не видит меня в глубокой тени, отбрасываемой менгиром, я всем телом еще крепче вжался в землю.

Шум не повторился, и Уэйт, видимо, расслабился. На миг он отошел от алтаря, и я смог разглядеть то, что на нем лежало. Словно распятая на страшной плите, привязанная за щиколотки и лодыжки, на ней распростерлась обнаженная молодая женщина. Так, значит, она была той ношей, ради которой Уэйт совершил вылазку в молодежное общежитие. Несомненно, ни в чем не повинная туристка или велосипедистка, и если она путешествовала одна, то ее еще не скоро хватятся. Она лежала так тихо и спокойно, что, по моим предположениям, должна была быть под действием наркотика или в трансе. Мне вспомнилось предостережение Кэллоуэя: не предпринимать ничего до тех пор, пока это не будет совершенно необходимо.

Уэйт вернулся к алтарю и простер к небесам обе руки. Запрокинув голову, он запел какие-то слова — ритуал или молитву. Язык был мне не знаком, более того, вслушиваясь в его звуки, я пришел к выводу, что они вообще не человеческого происхождения, слишком уж странными они были. Ни за что не попытался бы даже приблизительно воспроизвести эти чуждые нашему уху и языку слоги. Когда в торжественной песни Уэйта наступала пауза, с моря ему отвечали квакающие голоса, с каждым разом все громче и громче.

Внезапно наступила тишина, и руки Уэйта повисли вдоль боков. Он коротко склонил голову, словно в знак повиновения, и снова поднял правую руку. Длинное, кривое лезвие блеснуло в лунном луче.

Из моей груди вырвался невольный крик.

— Не-е-ет!

Вскочив на ноги, я бросился к нему так стремительно, что покрыл разделявшее нас небольшое расстояние в доли секунды — результат, который в иных обстоятельствах мне самому показался бы невероятным. Обеими руками я сжал запястье Уэйта, чтобы не дать опуститься роковому ножу.

Быть может, причиной моей слабости был удар по голове, полученный недавно, но я вдруг ощутил, что все мои попытки удержать противоестественно мощную жилистую конечность ни к чему не приведут. Несколько секунд мы боролись, и нож отлетел в сторону. Извернувшись, Уэйт обратил ко мне свое лицо, и в ту же секунду капюшон свалился с его головы, выставив ее на посмешище лунному свету. В ужасе я закричал и ослабил хватку.

Лицо принадлежало Уэйту, никаких сомнений в этом у ме ня не было, но человеческого в нем осталось мало. Отвратительную маску, в которой сливались воедино черты человека, амфибии и рыбы, — вот что видел я перед собой. Черные глаза с желтыми прорезями горизонтальных зрачков таращились на меня из складок плоти, покрытых чешуей и бородавчатыми наростами; плоские, далеко отстоящие друг от друга ноздри раздувались; широкий безгубый рот слюняво осклабился. Ничего не осталось и от шапки прекрасных светлых волос, лишь несколько свитых жгутами прядей покрывали кое-где иссеченный шрамами череп. одним небрежным взмахом руки создание швырнуло меня на колючую траву.

— Ха! Да это же поп! — Слова, которые вылетали из его рта, были, вне всякого сомнения, английскими, но голос, гортанный, клокочущий мокротой, казалось, силился породить невозможные звуки. — Какой недостойный оппонент для Брайан Муни

меня. Поди-ка сюда, иоп! — Он протянул ко мне руки, меж пальцами которых уже начали отрастать перепонки, а ногти заменяться когтями, схватил меня за воротник и рывком поставил на ноги.

Я человек крепкого сложения, не легковес, и все же этот человеко-зверь с такой быстротой перенес меня на край утеса, как будто я был ребенком. Почувствовав, как из-под моих ног осыпаются камешки, я решил, что в его намерения входит швырнуть меня вниз. Шепотом я произнес последнюю молитву, готовясь разбиться насмерть о прибрежные валуны и гальку.