Регина Лукашина - Блеф во спасение

Ну вот он, ещё один шаг к границе настоящего. И остался ещё один с её стороны, а другой — с его… Постояв минуту, состав закрыл двери, тронулся.

«А не будет ли мне с тобой скучно, Иуда?…». Елена улыбнулась своим мыслям, вспомнив, как подговорила на майские иды, во время карнавала на день рождения Михаила Булгакова, своего приятеля Тимура Орагвелидзе изобразить под фотокамеру классическую сцену. «Не выходи из образа!». Он вышел во двор по специальной лесенке из полуподвального окна, не стерев грим и не сняв костюма, ровно как она и задумала. Исполнитель роли самого Воланда в спектакле «Мастер и Маргарита», режиссёр Сергей Алдонин посмеивался их дурачеству, а председателя Массолита — Андрей Курносов охотно взял на себя ответственную задачу нажать на кнопку фотокамеры. Актёры шутят профессионально. Это уже потом мы корчили комические рожи, но первый кадр был программным. Тревожно, жадно мужчина тянется к её лицу, рука обхватывает талию, а в потемневших глазах трепещет страсть, равная боли. Она же опалена жаром желания горбоносого красавца, всё женское естество взмывает в неге и тянется навстречу, но голубые глаза смотрят надменно. Увлечь и не отпугнуть — полдела. Куда труднее устоять самой от искушения. Но тут поможет вера. И осознание того, что тот, к кого так хочется любить телом, оказал преступную услугу врагам твоей души.

«И вот ведь удивительно, и Афраний, начальник тайной стражи, и сам Иуда говорили с Низой по-гречески. С ней, женой греческого торговца, и у неё были голубые глаза. Как у меня… Надо бы подговорить Тимура нашу с ним фото-сессию повторить в полнолуние в террасном сквере напротив синагоги в Китай-городе. Надену греческую тунику. Фотографировать можно позвать профессионала-художника. Виталика Вердиша, хроникёра театра».

Человеческая мысль говорилось в одной детской книжке, это самое шустрое, что только есть во всей вселенной, скорость света по сравнению с ней — черепашьи бега на фоне запуска баллистической ракеты. Думая о ночи в гремящем соловьиными трелями многоступенчатом «Гефсиманском саду» напротив Московской хоральной синагоги, Елена осмотрелась в вагоне и нашла себе место точно напротив мужчины с рюкзаком в камуфляжных штанах. «Чем-то на Нагиева похож, тоже лысый как коленка… и нос прямой. Надо же, опять из сериала по Булгакову… Да Бог с ним», — подумала она.

«А ведь действительно, религии приходят и уходят, дела людские на земле остаются, — размышление вновь увело её сознание от знакомого шума движения состава в иные дали. — Поэтому любое событие, связанное с мифами вероучения, не является универсальной хронологической точкой отсчёта. Многие ли, кто не исповедует ислам, знают, что календарь хиджры отсчитывается от 622 года так называемой «новой эры»? Та или иная догма, основанная на поклонении и принятии на веру, может выйти из моды или побеждена новым учением. Застраховать религию от её отрицания нельзя. Куда прочнее то, что чувствам и эмоциям ущерба не наносит, нечто совсем нейтральное. Древние греки вели учёт исторических событий от первой олимпиады, римляне — от 21 апреля 753 года до новой эры. Символической даты, когда не очередной бог что-то создал, а человек во плоти и крови изготовил для истории событие. В том случае — внебрачный сын весталки от неизвестного отца, представившегося ей богом Марсом, Ромул, собрался с братом-близнецом и группой бродячих наёмников, ищущих, кто дорого купит их ремесло кромсать мечом, и не будет задавать вопросов о прошлом, да и поставил лагерь на одном из самых неприступных холмов близ Тибра. Факты — самая упрямая в мире вещь. Наука давно научилась вычитать и умножать материальные свидетельства, устанавливая даты. Так что «538 лет от стояния на реке Угре» — формула бесцветная точки зрения религиозных условностей и понятная не всем подряд. С точки зрения логики и здравого смысла великая княгиня была права. Образовательный ценз давал начальные отмычки к её тайне… А впрочем, о чём это я? Снова о сне. О чём бы ни думать, лишь бы не раздирать в очередной раз язву в душе. Гречанка Низа и актёр Тимур, проектирование в XV веке священной Никольской улицы с востока на запад с символическими «остановками» страстного маршрута Иисуса, повторяющее via dolorosa в Иерусалиме, мысли об этом — бред, куда менее вредный для психики, чем очередной приступ плача по безработице, моём хроническом одиночестве и июньских заморозках…».

В великом романе «любовь выскочила перед героями, как из-под земли выскакивает убийца в тёмном переулке, и поразила сразу обоих… Так поражает молния, так поражает финский нож». Кажется, так у Булгакова? На этот раз гений места внёс правку в сюжет. Опустив глаза и глядя куда-то себе внутрь души, отрешённые от всего, два незнакомых человека ехали, сидя лицом друг к другу, по фиолетовой ветке московской подземки. Ехали всего одну остановку. На следующей обоим было нужно выходить. Перестук колёс вагона, изготовленного в Мытищах ещё при советской власти, стал тише и реже, и пассажиры привычно и бессознательно стали подниматься на ноги, готовясь к выходу… Вот оно, мгновение истины. Убийца потянулся к поясу.

Первобытный инстинкт успел предупредить их об опасности… И в тот краткий миг, когда ослепительный свет уже с неистовой силой и скоростью вырос за стеклом соседнего вагона, сидевшие друг напротив друга мужчина и женщина подняли друг на друга взгляд. О, непознанная вселенная психики! Словно не доли секунды, а открывшаяся дверь в иное измерение времени вместила невероятное. «На пол!..» — прокричали его глаза. Нырнув рыбкой на заплёванный пол вагона лицом вниз, журналистка закрыла голову обеими руками, согнутыми в локтях. Вспомнить, чему её учили инструкторы перед командировками в горячие точки она, конечно же, не успела. Просто внутри что-то сработало, автоматика подчинения воле того, кто взял на себя право спасать и командовать. И сразу же всё потемнело, и она ощутила на себе, ой, какую тяжесть: он упал сверху, закрывая её своим телом. Вспышка, грохот и отвратительный звук сминаемого металла, звон стекла и странный запах, всё это прошило сознание короткой очередью. Ещё через секунду раздался вой, звериный вой искалеченных живых существ. На её локоть полилась какая-то жидкость, знакомый по занятиям в тире и новогодним фейерверкам запах хлопушек стал сильнее и смешался с душным смрадом горящей пластмассы. Но, что удивительно и странно, боли она не чувствовала. Только заныла шея, которую всё ещё придавливало тяжесть соседа-пассажира. Вагон качнулся.

— Эй, вы живы?… Что это было? — спросила она, закашлялась, — эй, наверху!..

— Пластид, девочка… Ты в порядке? — в кромешной темноте в качающемся искалеченном вагоне, полном вопящих людей, на удивление отчётливо прозвучал спокойный баритон. — Вставай аккуратно, всё в стёклах. И фарше.