Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

— Нет, — сказал спокойно мужчина. — Не спрашивайте. Он говорил правду.

Гракон кивнул еще до того, как Муньос перевел эти слова, и лицо его словно окаменело. Он наклонился вперед, зажав ладони между колен, и долго что-то говорил. Муньос внимательно слушал и, когда священник закончил, сказал:

— Он говорит, что в мире много странных вещей. Сорок лет назад крестьянин принес ему ящерицу, кричавшую женским голосом. Видел он и человека со стигматами, следами мучений Господа нашего, которые кровоточили в Страстную пятницу. Он говорит, что это, то, о чем он узнал, ужасно. Что это очень опасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Это просто гложет его. Он говорит…

Гракон опять сказал что-то.

— Он спрашивает, понимаете ли вы, что случилось в этом вашем Новом Иерусалиме?

— Джерусалемс-Лот, — поправил мужчина. — Да. Я понимаю.

Гракон снова спросил.

— Он спрашивает, что вы собираетесь делать дальше?

Мужчина медленно покачал головой.

— Я не знаю.

Гракон еще что-то сказал.

— Он говорит, что будет молиться за вас.

Через неделю он проснулся в поту от ночного кошмара и позвал мальчика.

— Я возвращаюсь, — сказал он.

Мальчик побледнел под слоем загара.

— Поедешь со мной? — спросил мужчина.

— Ты меня любишь?

— О Господи, конечно да!

Мальчик заплакал, и мужчина обнял его за плечи.

Он не мог больше спать. Из темноты на него глядели лица, неясные, будто припорошенные снегом, и когда ветки деревьев задевали крышу, он подскакивал.

Джерусалемс-Лот.

Он прикрывал глаза рукой и все вернулось опять. Он почти видел прошлое сквозь ту же снежную пелену.

Салемс-Лот…

К тому времени, как Бен Мейрс добрался до Портленда, следуя по магистрали на север, он начал чувствовать не очень приятное волнение. Это было 5-го сентября 1975 года, при последнем параде уходящего лета. Деревья ярко зеленели, небо было высоким и чистым, и сразу за Фалмутом он встретил двух ребятишек, идущих по обочине с рыбацкими удочками на плечах.

Он свернул с магистрали, сбавив скорость до положенного предела и попытался рассмотреть что-нибудь, запечатлевшееся в его памяти. Сперва ничего не было видно, и он попытался объяснить это себе: «Тебе же было всего семь лет. Двадцать пять лет утекло с тех пор. Места изменились. Как и люди».

Тогда дороги 295 еще не было. Если вы хотели добраться до Портленда из Лота, нужно было ехать по дороге 12 до Фалмута и там свернуть на первое шоссе. Времени уходило куда больше.

«Прекрати эту чепуху».

Но прекратить было трудно. Трудно прекратить, когда…

Большой мотоцикл БСА заревел сзади и промчался совсем рядом. На нем сидели парень и девушка в красном жакете и громадных зеркальных очках, обнявшая его сзади. Бен инстинктивно надавил на тормоз и нажал обеими руками гудок. Мотоцикл унесся вперед в облаке сизого дыма, а девица, обернувшись, показала ему средний палец.

Он сбавил скорость, чтобы закурить. Руки заметно тряслись. Мотоцикл уже почти скрылся из виду. Дети. Чертовы дети. Опять начали приходить в память какие-то воспоминания, но он отогнал их прочь. Уже два года он не садился на мотоцикл, и не желал когда-нибудь еще делать это.

Слева в глаза ему полыхнуло чем-то ярко-красным, и, повернув голову, он почувствовал радость узнавания. На холме посреди поля клевера и тимофеевки, возвышался большой красный сарай под белой крышей — даже с такого расстояния он мог видеть на ней солнечные блики. Он был здесь тогда и все еще стоял. Точно такой же. Может, это было к лучшему. Скоро сарай скрылся за деревьями.

Когда он доехал до Камберленда, знакомых вещей стало появляться все больше. Он переехал через Ройял-ривер, где они мальчишками удили щук. Между деревьев промелькнул городок Камберленд с его приземистой водонапорной башней, на которой было выведено краской: «Сохраним Мэн зеленым!» Тетя Синди всегда говорила, что ниже стоило подписать: «Гони монету!»

Чувство узнавания росло, и он стал озираться, ища знак. Он отсвечивал зеленым уже через пять миль:

ДОРОГА 12 ДЖЕРУСАЛЕМС-ЛОТ

КАМБЕРЛЕНД КАМБЕРЛЕНД ЦЕНТР

Внезапная темнота навалилась на его сознание, гася радостные мысли, словно огонь — песком. Это не раз приходило к нему с тех пор, как (тут в мыслях всплыло имя Миранды, но он отогнал его прочь) случилась беда, и он не позволял себе думать об этом, но оно приходило снова и снова, вторгаясь с пугающей силой.

Зачем все-таки он возвращался в город, где провел четыре года своего детства, пытаясь вернуть что-то, ушедшее безвозвратно? Какого волшебства он ожидал от тропок, по которым ходил мальчишкой, и которые теперь, наверное, были заасфальтированы, выпрямлены и забросаны туристскими жестянками из-под пива? Магия кончилась, и черная, и белая. Все кончилось в тот вечер, когда мотоцикл потерял управление и врезался в желтый фургон, и были скрежет и крик Миранды, внезапно оборвавшийся, когда…

Он проехал правый поворот и в какой-то миг едва не свернул направо, чтобы доехать до Чемберлена или Льюистона, пообедать там, а потом развернуться и поехать назад. Но куда «назад»? Домой? Смешно. Если у него и был дом, то он был здесь. Хотя он был здесь всего четыре года, но это был он.

Он просигналил и притормозил у ограждения. За поворотом, там, где он соединялся с дорогой 12 (которая ближе к городу переходила в Джойнтнер-авеню), он что-то увидел на горизонте; что-то, заставившее его обеими ногами надавить на тормоз. «Ситроен» вздрогнул и остановился.

Деревья, в основном сосны и ели, подымались к востоку на холм, почти заслоняя обзор. Города отсюда не было видно. Одни деревья и там, где они расступались, — высокая двускатная крыша дома Марстенов.

Он смотрел на нее, зачарованный. На его лице отразился целый калейдоскоп сменяющихся чувств.

— Все еще стоит, — пробормотал он. — О Господи!

Он взглянул на свои руки. Они покрылись гусиной кожей.

Он проехал мимо Камберленда и приблизился к Салемс-Лот с запада, по Бернс-роуд. Его удивило, как мало в этих местах изменилось. Построили несколько новых домов, у самой окраины появилась таверна «У Делла», вырыли пару карьеров по добыче гравия. Лес заметно поредел. Но у поворота на городскую свалку висела та же жестяная табличка, и сама дорога была такой же, вся в ямах и выбоинах. Между деревьев он видел Школьный холм, по которому с севера на юг тянулись опоры Центральной Мэнской линии электропередач. Ферма Гриффенов тоже была на месте, хотя коровник заметно увеличился. Он не знал, разливают ли они все еще и продают свое молоко, на котором изображалась ухмыляющаяся корова под фирменной маркой: «Солнечное молоко с фермы Гриффенов». Он улыбнулся. В доме тети Синди он выпил немало этого молока с кукурузными хлопьями.