Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

Бен услышал откуда-то издалека собственные слова:

— Проклятый трус. Кусок дерьма. Город еще жив, а ты бежишь.

— Он уже умер, сказал Перкинс, поднося к сигарете зажженную спичку. — Потому Он и появился. Он давно уже умер. Лет двадцать назад. Вся страна идет к этому. Мы с Нолли пару недель назад ездили в Фалмут в кино. В этом вестерне было больше крови, чем я видел за все годы в Корее. Дети жрали поп-корн и хихикали, — он неопределенно указал рукой на город, лежащий неподвижно в слабеющем закатном свете. — Может, им понравится быть вампирами. Но не мне. И не Нолли… до этого вечера. Я уезжаю.

Бен беспомощно смотрел на него.

— Вы лучше полезайте в машину и сматывайтесь тоже, — сказал Перкинс. — Город обойдется без нас. Ему уже ничем не поможешь.

«Верно, — подумал Бен. — Почему бы нам так и не сделать?»

Тут Марк сказал, что-то нарушившее ход его мысли:

— Потому что он злой, мистер. Он очень злой. Вот и все.

— Да? — спросил Перкинс. Он кивнул и выпустил дым. — Ну тогда ладно, — он поглядел на здание высшей школы. — Здесь уже все вымерло. Дети не ходят в школу, магазины закрылись, звонишь кому-нибудь домой — тебе не отвечают. Мне звонили из полиции, и я сказал им это.

Но они там все придурки. Им легко давать советы, когда они там, а я здесь. И учителя все уже там.

Подумав про Мэтта, Бен сказал:

— Не все.

— Неважно, — сказал Перкинс. Взгляд его упал на колы за поясом Бена. — Вы хотите что-нибудь сделать с этим типом?

— Да.

— Тогда возьмите мое ружье, если хотите. Нолли его любил. Ему нравилось величие оружия. Никогда не понимал этого. В городе ведь нет даже банка, который можно было бы ограбить. Но он будет хорошим вампиром.

Марк глядел на него с нарастающим ужасом, и Бен понял, что он готов убежать. Это было хуже всего.

— Пошли, — бросил он мальчику. — С ним все ясно.

— Ладно, сказал Перкинс, продолжая рассматривать город застывшими глазами. — А вообще-то сегодня тихо. Я видел Мэйбл Вертс с ее биноклем, но не думаю, что она что-нибудь заметит. Ночью будет поинтересней.

Они пошли к машине. Было уже 5.30.

Они подъехали к церкви святого Андрея без четверти шесть. Удлинившиеся тени падали от церкви на ректорат, словно проклятие. Бен нашел на сиденье черную сумку Джимми и открыл ее. В ней он отыскал несколько маленьких ампул и вылил их содержимое за окно, сохранив корпуса.

— Зачем это?

— Нужно наполнить их святой водой, — сказал Бен. — Пошли.

Они направились к церкви и поднялись по ступеням к входу. У открытой двери Марк остановился и прошептал:

— Смотрите.

Ручка двери почернела и оплавилась, как будто через нее пропустили мощный электрический разряд.

— Это тебе что-нибудь напоминает? — спросил Бен.

— Нет, но… — Марк покачал головой, отгоняя какую-то смутную мысль. Он толкнул дверь, и они вошли. В церкви было прохладно и пусто, и казалось, что заброшены алтари всех вер, белых и черных.

Два ряда скамей разделялись центральным проходом, по бокам которого стояли два гипсовых ангела, держащих бутыли со святой водой. Лица их безмятежно улыбались.

Бен достал из кармана ампулы.

— Омой лицо и руки, — велел он.

Марк в изумлении посмотрел на него.

— Этот же свят…

— Святыня? Ничего. Давай.

Они смочили руки водой и протерли лицо, как только что проснувшиеся люди, умывающиеся холодной водой, чтобы прийти в себя.

Бен уже вынул из кармана первую ампулу и начал ее наполнять, когда сзади раздался крик:

— Эй! Что вы делаете?

Бен обернулся. Это была Рода Кэрлесс, домоправительница отца Каллагена, сидевшая в первом ряду и бесцельно перебиравшая четки. На ней было черное платье, висевшее на ее тощей фигуре. Волосы растрепаны, похоже, она теребила их руками.

— Где отец Каллагэн? Что вы делаете? — голос ее был почти истерическим.

— Кто вы? — спросил Бен.

— Я миссис Кэрлесс, домоправительница отца Каллагэна. Где он? Что вы делаете? — руки ее начали дрожать.

— Отец Каллагэн уехал, — сказал Бен так вежливо, как только мог.

— О, — она закрыла глаза. — Это как-то связано с тем, что происходит в городе?

— Да.

— Я так и знала, — сказала она. — Я ни о чем не спрашивала. Он сильный человек. Они говорили, что он недостоин занимать место отца Бержерона, но это неправда. Они сами были недостойны его.

Она смотрела на них, широко раскрыв глаза. Из левого глаза выкатилась слеза и покатилась по щеке.

— Он не вернется?

— Я не знаю, — тихо сказал Бен.

— Они говорили, что он пьяница, — сказала она, будто не слыша. — А разве хоть один ирландский священник не прикладывался к бутылке? Никто из этих лицемеров не стоит и пальца его! Он выше их! — ее голос, почти крик, поднимался к лепному потолку. — Он был священник, а не святоша!

Бен и Марк слушали ее, не прерывая. В этот день их уже ничто не могло удивить. Они уже не ощущали себя мстителями или спасителями; они забыли об этом. Они просто жили.

— Когда вы видели его в последний раз, он был здоров? — спросила она их, не вытирая слез, которые лились из ее глаз.

— Да, — ответил Марк, вспомнив отца Каллагэна на кухне, с крестом в поднятой руке.

— И вы теперь делаете его дело?

— Да, — опять сказал Марк.

— Тогда делайте, — почти приказала она. — Чего же вы ждете? — и она быстро пошла прочь в своем черном платье, единственный плакальщик на совершившихся вокруг грандиозных похоронах.

Опять у Евы — в последний раз. Было уже десять минут седьмого. Солнце висело у горизонта, почти касаясь верхушек сосен.

Бен подогнал машину к дому и поглядел вверх, на окно своей комнаты. Оно было незанавешенным, и он видел пишущую машинку, рукопись и стеклянный шар наверху ее. Странно, что он видел все это отсюда, видел четко, как будто все в мире осталось здоровым и нормальным.

Он перевел взгляд на заднее крыльцо. Плетеные стулья, на которых они со Сьюзен впервые поцеловались, стояли рядом, как и тогда. Дверь, ведущая в кухню, была открыта.

— Не могу, — пробормотал Марк. — Я правда не могу. Глаза его были белыми и расширенными. Он поднял колени и почти скрючился на сиденье.

— Ты должен, — сказал Бен. Он взял две ампулы со святой водой. Марк резко очнулся, словно прикосновение их могло его обжечь.

— Пойдем, — сказал Бен. Он уже исчерпал запас аргументов. — Пойдем. Пойдем же.

— Нет.

— Марк!

— Нет!

— Марк, ты мне нужен. Остались только мы с тобой.

— С меня довольно! — крикнул Марк. — Я больше не могу! Как ты не понимаешь, что я не могу на него смотреть?

— Марк, мы должны сделать это. Ты это знаешь? Марк взял ампулы и медленно сжал их в руке.

— О Боже, — прошептал он. — Боже, — потом посмотрел на Бена и кивнул. Это движение было резким и судорожным. — Пошли.