Стивен Кинг - Глаза дракона [litres]

Он неторопливо повернулся и пошел к двери, окруженный облаком вони.

– Боюсь, ты совершаешь очень серьезную ошибку. – Питер произнес это тихо, но отчетливо.

Бесон круто повернулся:

– Что ты сказал?

– Ты слышал. И в следующий раз изволь говорить со мной как подобает, вонючая старая брюква. Я не потерял ни одного из своих предков, пока поднимался сюда.

На миг Бесон потерял дар речи. Рот его открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы – хотя поймай какой-нибудь рыбак рыбу такую же уродливую, как Бесон, он немедленно бросил бы ее обратно. Холодная, почти брезгливая речь Питера наполнила тюремщика яростью. Сами просьбы узника его не очень беспокоили, но тон и вид юного принца означали, что умирать он явно раздумал.

Перспективы сонных, спокойных дней и веселых ночей внезапно померкли. Этот парень выглядел очень сильным, очень уверенным. Бесону светила возможность глядеть на него до конца своих дней. И еще…

Вонючая брюква? Он действительно назвал меня вонючей брюквой?

– О мой дорогой принц, – произнес Бесон. – Похоже, это ты сделал ошибку… но обещаю, что ты никогда ее не повторишь. – Его губы раздвинулись в улыбке, обнажив почерневшие остатки зубов. Теперь, перед атакой, он двигался с необычным проворством. Его правая рука вылетела из кармана, сжимая кусок металла.

Питер шагнул назад, переводя взгляд с лица Бесона на его кулак и обратно. За спиной тюремщика решетчатое окошко на двери было открыто, и в него заглядывали двое стражников, ожидая начала потехи.

– Ты знаешь, что узники королевской крови по традиции пользуются некоторыми привилегиями, – сказал Питер, делая еще шаг назад. – И я не просил ничего недозволенного.

Улыбка Бесона сделалась еще шире. Ему показалось, что в голосе Питера прозвучал страх. Но он ошибался и очень скоро понял это.

– За привилегии надо платить, мой дорогой принц. – Бесон потер друг о друга большой и указательный пальцы левой руки.

– Если ты хочешь, чтобы я заплатил, я заплачу, – сказал Питер. – Только прекрати так себя вести.

– Боишься?

– Если кто здесь и боится, то это, по-моему, ты, – сказал Питер. – Ты ведь собираешься напасть на брата короля.

Удар попал в цель, и на мгновение Бесон заколебался. Потом оглянулся, увидел в окошке лица стражников, и лицо его потемнело. Если он отступит, где будет его авторитет?

Ухмыляясь, тюремщик ринулся вперед, поднимая кулак с зажатым железом. Он уже слышал жалобные вопли принца, падающего на пол с разбитым лицом…

Питер отскочил, двигаясь легко, как в танце. Он схватил руку Бесона, не удивившись ее тяжести – сквозь сомкнутые пальцы он заметил блеск металла, – и рванул изо всех сил. Тело главного тюремщика врезалось в стену «гостиной». В глазах у него засверкали звезды; цилиндр выпал и покатился по полу. Питер тут же с кошачьей ловкостью подхватил его.

Этого не может быть, тупо подумал Бесон. Этого просто не может быть.

Он никогда раньше не боялся входить в камеру на вершине Иглы, кто бы там ни сидел – дворянин, барон, принц. О, тут бывали славные схватки, и он им всем показал, кто хозяин. Там, внизу, они могли распоряжаться, но здесь он был главным, и они в конце концов подчинялись его власти. А этот мальчишка…

Урча от гнева, Бесон отлепился от стены и кинулся на Питера, который тем временем зажал в кулаке металлический цилиндр. Стражники смотрели на происходящее, даже не пытаясь вмешаться; они, как и Бесон, не верили своим глазам.

Теперь тюремщик больше не пытался напугать, унизить своего пленника – он хотел только схватить Питера, бросить на пол и потом топтать ногами.

Но впереди, как ни странно, никого не оказалось. Питер с волшебной быстротой отскочил в сторону и, пока грузный тюремщик пытался повернуться, трижды ударил его. Со стороны эти удары казались легкими, и если бы их увидел сам Бесон, то рассмеялся бы и обозвал их «детскими».

Но ему они вовсе такими не показались. Каждый удар был нанесен с замахом от плеча, как учил Питера тренер по боксу, приходивший к нему дважды в неделю на протяжении последних шести лет. Бесон чувствовал себя так, будто его трижды лягнул очень норовистый пони с очень крепкими копытами. Один раз в его голове вспыхнуло синее пламя – это треснула скула. Он отлетел к стене, как тряпичная кукла, и сполз по ней на пол, глядя на принца с тем же недоверием, к которому теперь примешивался страх.

Стражники у двери так и застыли. Бесона поколотил мальчишка? В это было так же трудно поверить, как в ливень с ясного неба. Один из них посмотрел на ключ в руке, подумал и сунул его в карман – так легче притвориться, что вовсе о нем забыл.

– Теперь ты готов поговорить? – Питер произнес это, даже не запыхавшись. – Я же прошу у тебя только две мелочи, за которые к тому же ты будешь щедро вознагражден. Ты…

Бесон с ревом снова кинулся на него. На этот раз Питер не ожидал атаки, но успел отскочить, как матадор от разъяренного быка. Однако один из длинных, больше похожих на когти ногтей тюремщика (долгими зимними вечерами он любил рассказывать подчиненным, как однажды разорвал ногтями узнику горло от уха до уха) прочертил кровавую полосу на левой щеке принца, чудом не попав в глаз.

Питер тоже рассвирепел. Все беды и унижения последних десяти дней вдруг сошлись у него в голове, и на миг – только на миг – ему захотелось убить тюремщика, а не просто научить его правилам хорошего тона.

Когда Бесон повернулся, на него обрушился град ударов правой. Сами удары были несильными, но полтора фунта металла в кулаке Питера превратили их в торпеды. Бесон взревел и опять кинулся на Питера, но тот встретил его прямым в челюсть. Выплевывая зубы и подвывая, тюремщик кинулся к двери. Он забыл, что на него смотрят стражники; забыл о своем гневе; забыл обо всем, кроме простого животного желания выжить. Впервые за свою бытность главным тюремщиком Бесон испытал страх.

Самым страшным оказалось не то, что Питер побил его, Бесона били и раньше, пусть и не заключенные. Его испугал взгляд Питера. Это был взгляд короля, спаси меня, Боже, лицо короля – ярость, пылающая, как солнце.

Питер прижал Бесона к стене и поднял кулак:

– Ну что, брюква, хочешь еще?

– Нет, – пробормотал Бесон быстро распухающими губами. – Нет, мой король. Прошу прощения.

– Что? – Питер не верил своим ушам. – Как ты назвал меня?

Но Бесон молчал. Он произнес эту фразу бессознательно, после чего лишился чувств и забыл об этом. Но Питер не забывал ее никогда.

Бесон пролежал без сознания два часа. Если бы не хриплое, прерывистое дыхание, Питер мог бы подумать, что на самом деле убил главного тюремщика. Конечно, он был грязной вонючей свиньей, но Питер вовсе не хотел его убивать – кроме того краткого момента. Стражники продолжали смотреть в окно круглыми глазами, как дети в королевском зверинце смотрят на андуанского тигра-людоеда. Они не сделали никаких попыток спасти своего начальника, и по их лицам Питер видел, что они не удивятся, если он прыгнет на Бесона и зубами перервет ему глотку.