Рэт Уайт - Сочная жертва

- Везите ее в операционную! Она потеряла много крови.

- С ней все будет хорошо? - спросил Джо, тщательно скрывая свои заостренные, окровавленные зубы, чтобы не вызвать подозрений. Алисия лежала на каталке, из огромных ран на груди продолжала толчками выливаться кровь.

Другая медсестра - высокая, грозная на вид чернокожая женщина с шиньоном на всю ширину плеч и косящим глазом, придающим ей еще более зловещий вид - прижала две пачки марли и полотенце к груди Алисии, пытаясь остановить кровотечение. Алисия закатила глаза и начала конвульсировать, впадая в гиповолемический шок. Изо рта шла пена, по лицу градом катился пот.

- О, нет! - Нет! - Джо потянулся к ней, и миниатюрная азиатка схватила его за запястье и развернула почти на стовосемьдесят градусов практически без видимых усилий. Потом успокаивающе положила ему руку на плечо, как будто, чтобы скрыть, что только что использовала против него весьма эффективный прием айкидо, едва не сломав ему запястье.

- Просто подождите здесь. Мы позаботимся о ней. Нам нужно связаться с полицией, а вам придется написать заявление.

- Ладно, просто позаботьтесь о ней, - ответил Джо, с выражением искренней озабоченности на лице потирая запястье.

Он попятился назад, в то время как медсестры спешно покатили каталку с Алисией в операционную. Он не хотел, чтобы все произошло именно так. Это не должна была быть она.

Он планировал напасть на незнакомого человека и с помощью его или ее проникнуть в больницу. Но увидев Алисию, лежащую в таком аппетитном виде, он потерял контроль и тяжело ранил, возможно даже убил ту единственную, которую любил по-настоящему. Он совершенно себя не контролировал, и теперь был еще больше убежден, что не хочет проводить остаток жизни таким образом. Он становился уже не просто животным. Даже сейчас, когда его сердце разрывалось от горя и чувства вины из-за того вреда, что он причинил Алисии, он по-прежнему оценивающе осматривал каждую проходящую мимо медсестру. Представлял, какими на вкус будут мясо на их трицепсах, жир на бедрах, мыщцы и сухожилия на ногах и ягодицах, когда он будет сдирать их с трепещущих костей. Даже сквозь скорбь он чувствовал, как пробуждается монстр.

Он надеялся, что Дэймон сделал свою часть работы, и тоже перевелся в больницу. Теперь Джозефу оставалось лишь найти его и вытащить из больницы туда, где они могли бы организовать свой маленький тет-а-тет. Он смог бы избавиться от проклятия и любить Алисю как мужчина, а не как монстр, каким он стал в юности.

Был лишь один лифт, который ходил на третий этаж. Там, где со слов Дэймона лечилась большая часть местных пациентов. Он находился в конце коридора, и нужно было пройти еще одну регистратуру, чтобы попасть к нему. За столом сидели две грузных медсестры с жесткими, беспристрастными лицами. Как только Алисию увезли, Джо проскользнул в лифт и стал подниматься на третий этаж. Пульс у Джо увеличился, сердце бешено стучало в груди.

На третьем этаже царил кромешный ад.

Визги и вопли эхом разносились вокруг, когда безумцы соперничали в борьбе за внимание врачей и медсестер, одновременно борясь с голосами и фантомами в собственных головах. Как я далек от того, чтобы закончить в месте, вроде этого? - подумал Джо.

Тучный пожилой мужчина пробежал голышом по коридору, пуская слюни словно бешенная собака, и вцепился в грушевидную медсестру средних лет. Вся его спина, от зада до плеч, была вымазана фекалиями. Он накинулся на широкобедрую медсестру и принялся яростно тереться об нее тазом. Охранники бросились усмирять его, и Джо вышел из лифта.

Он целенаправленно двинулся по коридору, заглядывая в каждую палату, морщась от мерзкого коктейля запахов, исходящего от безумных обитателей. Лекарства, дезинфицирующие средства, рвота, моча, экскременты и кровь. Сильнее запаха болезни был смрад безумия, миазмы разрушенного разума. Ноздри у Джо полыхали, из горла рвался рык. Он хотел рвать и метать, убить болезнь в каждом из них, так же, как стремился убить болезнь в себе... убить Дэймона Трента.

Некоторые из дверей на этом этаже были заперты, но большинство были распахнуты настежь, и пациенты не были ограничены в перемещении. Он подозревал, что обитатели запертых палат обладали дурной репутацией. Обычный шизофреник или старый педофил имели здесь полную свободу действий. Джо задался вопросом, сколько из них просто встали и ушли.

- Эй! Что вы здесь делаете? Посетителям запрещено находиться на этом этаже. - У Джо за спиной возник маленький, нервный, похожий на вчерашнего школьника санитар. Он надвигался, размахивая шваброй, словно собирался размозжить ему голову. Джо посмотрел вокруг и убедился, что охранники все еще заняты голым парнем, потом на подсобное помещение напротив себя, откуда только что появился парень.

- Слышите меня, мужчина? Вы должны покинуть этот этаж, пока я не позвал охрану.

Оглянувшись последний раз, Джо бросился через коридор, схватил тщедушного санитара и впихнул в подсобку. Одной рукой он зажал ему рот, другой схватил за горло и стал душить, пока глаза у парня не полезли из орбит.

Санитар сопротивлялся и пытался укусить Джо за руку. Джо тоже укусил в ответ. Разорвал ему горло своими заточенными зубами, вонзив их до самого шейного позвонка. Он дергал головой из стороны в сторону, раздирая ему пищевод и гортань, словно голодная акула, и едва не обезглавил парня. Свежая смерть вызвала экстаз такой силы, что Джо на какое-то время пришлось сесть на пол. Даже вынужденное убийство вызвало моментальное сексуальное возбуждение.

Джо вспомнил слова Трента. Он будет лишен этого мощного, пьянящего чувства, когда сумеет излечить себя. Он будет тосковать по этому чувству, пытаться найти хоть какую-то ему замену. Он помнил, как раньше, когда его позывы еще не вышли из-под контроля, он бродил по секс-клубам и наблюдал за пресытившимися развратниками, чьи ощущение уже настолько притупились, что без электрошокеров, хлыстов и игр с кровью их ничто уже не возбуждало.

Он помнил одного старика, по имени Джек, который ради достижения эрекции подцеплял себе к соскам провода и пропускал сквозь себя электрические разряды, при этом его еще колотили деревянной доской. Джо не хотел, чтобы с ним стало то же самое. Он понимал, что ради достижения кайфа, ему не придется проделывать с собой подобные крайности, а вот с другими - да. Сейчас он калечил и убивал только лишь ради вкуса плоти. Убивал ради пропитания. Смерть и страдания были лишь досадными побочными эффектами его неуемного аппетита. Он не испытывал удовольствия от пыток и убийств. Но что случится, если плоть потеряет свою привлекательность? Будет ли он убивать просто ради убийства? Будет ли вгрызаться в своих жертв, только чтобы услышать их вопли и мольбы о пощаде? Станет ли боль последним для него удовольствием?