Грег Гифьюн - Сезон крови [litres]

Подтянув ребенка к себе, она поднесла сосок к его губам и принялась массировать обвислую грудь; ее губы при этом быстро, но беззвучно шевелились.

– Женщина, – сумел выдавить я. – О господи, женщина, вас надо… нужно вытащить отсюда и вас, и мальчика.

Она посмотрела на меня.

– Вы по поводу канализации?

– Нет, я не по поводу никакой канализации!

Ее глаза закатились, как будто она перестала контролировать их движение, все тело выгнулось, точно ее душили невидимые руки.

Я замер на месте, наблюдая за тем, как прямо из-под кожи ее растрескавшегося соска появился небольшой отросток. Сначала я подумал, что это длинный волос.

Но потом он шевельнулся.

Из-под кожи появился еще один и начал двигаться синхронно с первым, ощупывая губы мальчика, как будто в поисках опоры. Рука женщины плотнее сжалась вокруг груди, сосок прорвался, и изнутри протиснулся панцирь какого-то жука или таракана, за ним другой и третий. Они потекли из нее в рот мальчика, протискиваясь между его губами и исчезая во рту, и я сообразил, что этот волос был усиком. Насекомые хлынули из тела женщины в невероятном количестве, переполнив рот ребенка, словно частицы единой пощелкивающей и взбухающей массы.

Я на ощупь оперся о стену позади, согнулся пополам и как-то сумел подавить уже поднимавшуюся к горлу рвоту. Отшатнувшись, я прислонился к стене и взглянул на женщину.

Она по-прежнему стояла на коленях рядом с мальчиком, но больше не держала его.

Насекомые пропали. Из ее неестественно распахнутых глаз потекла кровь.

– Что… что со мной происходит? – спросил я.

С нечеловеческой скоростью она бросилась на меня и обхватила руками мой лоб. Ее хватка была болезненной и куда более сильной, чем можно было предположить, и в тот момент, когда ее плоть прикоснулась к моей, я почувствовал, как меня электрическим разрядом пронзил поток энергии. Мое тело рывком выпрямилось, голова запрокинулась, и я услышал, как дубинка покатилась по цементному полу.

Перед моими глазами, как кадры из старого кинофильма, замелькали ужасающие сцены неописуемого побоища. Лица – отвратительные, покрытые нарывами, залитые кровью ухмыляющиеся хари; рычание и утробный смех; огонь; вопли отвратительных созданий, охваченных языками пронзительно-оранжевого пламени, погруженных в потоки крови. Зубы – клыки – рвали куски человеческой плоти, человеческие когда-то тела висели вверх ногами, выпотрошенные как скот. Порочность, невиданная мною прежде порочность пронизала меня единым яростным потоком и обратилась в мерцание, в клок тумана, который рассеялся у меня на глазах, как сигаретный дымок под потолком.

Но потолка не было, надо мной раскинулось лишь темное небо и густой туман.

Я снова оказался снаружи, посреди улицы между фабрикой и автосалоном. Дубинка лежала на асфальте у моих ног, но включенный фонарик остался крепко зажатым в левой руке. Чувствуя, как бьется мое сердце, я нагнулся и подобрал дубинку, потом бросился обратно к автосалону.

Погрузившись в туман, я едва мог понять, где нахожусь, и бежал изо всех сил, не обращая внимания на жжение в легких и боль в ногах. И хотя я не мог видеть его, я знал, что зло все еще было здесь, рядом со мной. Оно гналось за мной, кружило в тумане, окликало низким, вымученным ворчанием.

Три дня. Три дня замешательства и отрицания, смутных воспоминаний и приступов ужаса. Три дня я провел в постели, пялясь в потолок, не зная, день или ночь стоит за плотно занавешенным окном, погружаясь в медикаментозный сон и проводя даже часы бодрствования в бездумном повиновении. Три дня я пытался убедить себя, что не схожу с ума.

Владелец автосалона в то утро пришел на работу и обнаружил, что я пропал без всяких объяснений, дверь не заперта, а стол, за которым я сидел, завален пустыми пивными банками. Нино несколько раз пытался связаться со мной по рации, но я не отвечал. Я уехал из салона, вернулся в Поттерс-Коув, припарковался перед домом Рика и стал ждать, когда он вернется из клуба.

Тот подъехал к дому около четырех часов, и я встретил его снаружи. Забеспокоившись, он пригласил меня зайти, но я отказался и начал расспрашивать о молодой чернокожей женщине и ее сыне, которые жили в квартире на первом этаже, у самого входа.

Рик заявил, что в этой квартире никто не живет. Что она пустует много месяцев, с тех пор как съехал последний жилец, одинокий мужчина средних лет. Значит, она жила там незаконно, взломала дверь и поселилась без чьего-либо разрешения, настаивал я, потому что вчера я ее видел. Вчера она со мной разговаривала. Вчера ее сын со мной разговаривал.

Находясь уже практически на грани срыва, я рассказал ему, что произошло, и тогда Рик стал настаивать, что должен отвезти меня домой. Я согласился, но только после того, как он пообещал разузнать про квартиру.

Я смутно помнил, как Тони поблагодарила Рика и уложила меня в постель; потом, лежа в полном изнеможении и истощении, я слышал их голоса на кухне до тех пор, пока не погрузился в какое-то подобие сна. Через некоторое время Тони вошла в спальню с лекарством, которое прописал ее начальник; она пообещала, что таблетки помогут мне расслабиться и уснуть. Она попросила верить ей, и я поверил.

Теперь, спустя три размытых дня, я припарковался напротив главного офиса «Охраны Батталия», находившегося в небольшом магазинчике на проспекте Акушнет, одной из центральных улиц Нью-Бедфорда. Я сидел в машине и смотрел на входную дверь до тех пор, пока не почувствовал, что готов к предстоявшему неприятному разговору.

Два крошечных колокольчика над дверью известили о моем прибытии. Я подошел к столу в приемной, за которым сидела Мардж, администратор, секретарь и, время от времени, диспетчер: гарнитура на голове, длинные акриловые ногти клацают по клавиатуре. Увидев меня, она неуверенно улыбнулась.

– Привет, Ал.

– Привет.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила она. – Все в порядке?

Я кивнул.

– Нино здесь?

Мардж качнула головой в сторону закрытой двери кабинета в конце коридорчика за ее спиной.

– Заходи, он тебя ждет.

Когда я вошел, Нино, как всегда вымотанный до предела, поднял глаза от невероятной груды бумаг. Он изобразил натужную улыбку и указал на стул напротив стола.

– Присаживайся, Ал.

Закрыв за собой дверь, я подошел к столу, но остался стоять.

– Нино, слушай, мне жаль, что так получилось, я…

Нино поднял руки, бросил карандаш на стол и сел поглубже в крутящемся кожаном кресле.

– Я знаю, Ал, я знаю. – Он снова указал на стул. – Сядь.

Я подошел к стулу и опустился в него, чувствуя себя школьником в кабинете директора.

– Нино, ты не можешь себе представить, как мне стыдно за то, что произошло, мне правда, правда очень жаль. Даю слово, что ничего подобного никогда больше не случится. Никогда.