Грег Гифьюн - Сезон крови [litres]

– Знаешь что, Алан? Иди на хуй.

Я сделал глоток виски и поставил стакан на стол.

– Нет, Рик. Ты иди на хуй.

Он набросился на меня с такой скоростью, что я не успел отреагировать. Прежде чем я мог что-то сообразить, Рик схватил меня за рубашку и протащил почти через всю комнату. Когда он ударил меня о стену, я схватил его за руки и попытался разжать его хватку, но тщетно. Я мог его ударить, но не хотел ухудшать и без того жесткую ситуацию. Рик ударил меня во второй раз, и я услышал, как Дональд кричит, чтобы он прекратил. От удара моя голова откинулась назад, и я приложился затылком о стену. Где-то позади глаз взорвалась боль и распространилась по всему лицу.

– В чем ты меня, блядь, обвиняешь, а? Я не обязан это терпеть!

Мое зрение прояснилось, и я увидел, как Дональд пытается втиснуться между нами. Рик наконец выпустил меня, протолкнулся мимо Дональда и пошел к двери.

Я восстановил равновесие и отстранился от стены.

– Ты в порядке? – Дональд посмотрел мне в глаза, затем набросился на Рика: – Ты совсем с ума сошел? Да что с тобой такое?

Рик стоял у двери с таким видом, будто не мог решить, уйти ему или остаться. Наконец он повернулся к нам, его гнев, судя по всему, отступил.

– Как… откуда ты узнал, что он рассказал об этом мне?

– Я не знал, – ответил я. – Я предположил.

Он опустил голову, как провинившийся школьник.

– Бернард много чего говорил, сами знаете. Он вечно врал, все приукрашивал, изображал себя кем-то, кем на самом деле не был. Я не верил и половине его россказней, и никто не верил. – Он поднял голову и посмотрел на меня. – Он сказал, что сделал это с Джулией Хендерсон. Он обо всем мне рассказал, но я не поверил. С чего бы? С чего мне было ему верить? Я решил, что это еще одна байка Бернарда. Пропустил мимо ушей и забыл, понимаешь?

– Это правда, Рик, – сказал я. – Все правда.

– Я не знал, – сказал он, и на последнем слове его голос сорвался. – Богом клянусь, я не знал.

Я никогда прежде не видел его настолько подавленным, и не знал, как поступить.

– Конечно же ты не знал, – сказал вместо меня Дональд. – Алан просто говорит…

– Мне не стоило… – Рик протянул руку, как будто хотел меня коснуться, но он стоял слишком далеко. – Слушай, ты… извини. Ты в порядке?

Я потер шею.

– Да, все нормально.

– Извини, – повторил он.

– Стоит нам расслабиться, и этот бардак нас уничтожит.

– Значит, нам не стоит расслабляться, – торопливо сказал Дональд. – Мы прорвемся. Мы будем держаться все вместе и вместе прорвемся.

– Ребята, я напуган не меньше вашего, но мы не можем отрицать того, что происходит на самом деле.

Рик покачал головой.

– Да, но блин, Алан, демоны ?

– Как сказала Джулия, зло нельзя увидеть, но его можно почувствовать. Может быть, видения и были у меня одного, но кошмар снился нам всем. Мы все испытали его на себе. Мы все его почувствовали. Рик, ты же не будешь убеждать меня в том, что мы все сошли с ума? – Я схватил свой стакан и допил алкоголь единым махом. – И я уверен, что найдутся и другие трупы, выявится еще больше смертей и еще больше мрака. Может быть, Бернарда больше нет, но его зло осталось.

Дональд зажег сигарету.

– Тогда давайте примем фантастическую версию и признаем, что зло существует. Что дальше?

– Нам надо его найти, – сказал я и сам удивился тому, как спокойно прозвучал мой голос. – Мы вырвем его с корнем, вытянем из теней на открытое пространство, на свет, где сможем как следует разглядеть, с чем имеем дело.

– А потом?

– Мы его убьем.

Жизнь может измениться за секунду. Иногда она превращается в бессвязные фрагменты, которые разлетаются во все стороны, как осколки разбитой вазы. Жизнь человека меняется без предупреждения и иногда безвозвратно, все прекрасное и поразительное в ней в одно мгновение превращается в мусор. Если человек мудр – или ему просто повезет – подобный опыт напоминает ему, кто он есть и зачем живет. Если ему не везет, он уходит в небытие. Ни объяснений, ни соболезнований.

Когда я вошел в квартиру, Тони паковала вещи, перемещая аккуратно сложенную одежду из комода в чемодан. Она не подняла на меня взгляд, не сказала ни слова. Я мог только стоять в дверях спальни и беспомощно наблюдать.

– И что это значит? – спросил я. Тони на удивление бесстрастно глянула в мою сторону и продолжила свое занятие; ее движения были экономными и неизменными, как будто она была роботом, а не живым человеком. – Очень вовремя. Этого мне только не хватало.

– Не хватало тебе .

– Да блин, Тони.

Тут она остановилась, сжимая в руках коричневую шелковую блузку, которую я купил ей на день рождения несколько лет назад.

– Я помню, как купил ее для тебя, – сказал я. – Продавщица спросила, не подарок ли это, и я сказал, что да, и она предложила завернуть ее как следует. И я сказал…

– Нет. Ты сказал нет.

Я кивнул.

– Хотя я представления не имею, как завернуть подарок. Никогда не понимал, как это делается. Я сказал продавщице, что все равно сам заворачиваю все подарки для тебя.

Тони прикусила губу, чтобы та не задрожала.

– И что она ответила?

– Сказала, что это так мило и что обычно мужчины рады, когда кто-то может завернуть для них подарок, особенно если они не знают, как это делается. – Мне хотелось протянуть руку и вырвать эту блузку у Тони из рук. Или, может, просто держать ее вместе с ней. – Я сказал, что я не один из этих обычных мужчин.

Отблеск в ее глазах подсказал мне, что, несмотря ни на что, она все еще думала так же. Тони отвернулась, как смогла, свернула дрожащими руками блузку и кинула ее в чемодан.

– Вернувшись сегодня с работы, я не стала сразу подыматься сюда, а сидела на скамейке у воды и смотрела на уток и лебедей. – Она отбросила с лица прядь волос и слабо улыбнулась, не глядя на меня. – Я сидела и курила, и на какое-то время все – этот шум, этот бардак – немного отступило, как будто кто-то убавил звук. Такое приятное чувство. В воздухе было такое ощущение… понимаешь… когда можно почувствовать, как сменяется время года, как весна постепенно становится летом. Другой воздух, другой свет – все другое. Все вокруг новое, но в то же время знакомое. И я подумала, что когда я была девочкой, весна длилась дольше. Ты помнишь время, когда она длилась больше пары недель? Все меняется, даже времена года, хотя на самом деле все остается прежним. Может, в этом-то вся суть. Я посмотрела на скользившего по воде лебедя и подумала, что могу прямо сейчас сесть в машину и уехать. Просто… уехать. Никто не убьет меня и не посадит в тюрьму. Я могла бы просто ускользнуть, и никто бы меня не остановил. Если бы хотела. Я могла бы, и мир бы этого даже не заметил.

– Он никогда не замечает, – сказал я.