Максим Кабир - Скелеты

Он открыл глаза и улыбнулся.

Ника присела на диван. Придерживая волосы, наклонилась и поцеловала его. Поцелуй пах свежестью. Она успела воспользоваться его мятным ополаскивателем для рта. Шустрый язычок дразнил. Он обвил ее талию, потянул к себе, ощущая сквозь футболку полную девичью грудь.

— Не наглей, Ермаков, — сказала она, отстраняясь. Щеки покраснели, она пожевала нижнюю губу, как в детстве, дегустируя поцелуй. Убрала за ушко пружинистый локон. Щелкнула Андрея по носу. — Одиннадцатый час, вставать пора. У тебя продукты есть?

— Холодильник забит до отказа.

— Я завтрак приготовлю.

Он попытался перечить, но она упорхнула. Андрей перекатился на живот и десять раз отжался от скрипящего дивана.

«Дамы и господа, перед вами самый счастливый обладатель квартиры с привидениями».

Объединившие их события теперь вызывали в нем воодушевление, мускулистую прыть.

Они позавтракали тостами и беконом. Смеялись как ни в чем не бывало, азартно обсуждали дальнейшие действия.

— Днем ко всему этому относишься совсем иначе, — сказала Ника.

— Поосторожнее с заявлениями, — сказал он, отхлебывая чай, — я увидел свою шеву утром.

— Значит, мы будем их так называть? — она кивнула. — Звучит не так мрачно, как «призраки».

— Не так, — отвлеченно пробормотал он.

Ника опустила взор на свою выпирающую из-под Ганеши грудь. Насупилась шутливо.

— Ты на мои сиськи пялишься, Ермаков?

— Слегка, — признался он.

Уже минут пять он размышлял о том, какая она была на сцене токийского клуба. Как садилась на шпагат и взлетала к софитам по шесту. Как блестела ее кожа, впивались в плоть ниточки белья.

Она сощурилась и погрозила ему пальчиком. Андрей усилием воли прогнал наваждение.

— Я никуда не уезжаю, а ты?

— Еще чего. Пропустить все самое интересное?

Ника допила чай и чертыхнулась.

— Мне необходимо заскочить за вещами. Подстрахуешь меня?

— Где мое распятие и осиновые колья?

Прогуливаясь по тропинке, они болтали без умолку. Старались не зацикливаться на том, что может их поджидать.

— Иногда я тоскую по Саше, — проговорила Ника, — он не был хорошим человеком, но он был прекрасным старшим братом. Когда папа нас бросил, Саша замкнулся в себе. Но меня он боготворил.

— Он был моим кумиром, твой брат. Защитил меня однажды от Солидола.

— Солидол — трусло, — фыркнула Ника. — Только детей и мог обижать. Саша его презирал.

— Я считал, они дружили.

— Тусовались, да. У Саши вообще не было друзей.

— А подружка у него была?

— Он со мной не делился подробностями.

— Кстати, а как по-японски «подружка»?

— Фиг его знает. Клиенты говорили «гаруфурэндо». Производное от «girlfriend».

Они покурили во дворе, собираясь с духом. Андрей вошел первым. В доме не было ни единой мертвой знаменитости. Об Анне Николь напоминали скомканные простыни. Пятен на них Андрей не обнаружил. Словно бы и не сочилось серое мясо посмертной скверной. И из шкафа на расхрабрившегося Андрея никто не кинулся.

— Чем займешься? — спросил он Нику. Девушка запихивала в сумку ноутбук и планшет, складывала одежду и косметику. Андрей устроился в кресле, откуда видел и кухню с коридором, и злосчастную спальню.

— Пороюсь в Интернете, как договаривались.

— Хочешь, останься у меня.

— Одна? Ну уж нет. Лучше к бабушке пойду.

— А вечером поужинаем? Я сделаю пасту.

— Как тебе откажешь, Ермаков?

Она звонко чмокнула его в губы.

— Я в душ на десять минут. Появятся шевы — кричи.

Ника направилась в ванную. На ходу сняла футболку и позволила ему полюбоваться круглой, затянутой в джинсы попой и спиной, перечеркнутой красным кружевом бретельки.

«Ес!» — он по-мальчишески тряхнул кулаком.

И задался вопросом, приревновала бы Маша, узнай, с какой шатенкой проводит он предновогодние дни?

«Да, — решил он, — и с чужим ребенком под сердцем ревновала бы и мучилась».

Он вынул телефон, промотал адресную книгу. Мимо «Машеньки» к «Мельченко».

— Мой юный друг! — заголосил в трубку школьный учитель. — А я вчера на творческих чтениях декламировал ваши стихи. Имели грандиозный успех.

Андрей представил дюжину одинаковых Мельченок, худющих мосластых клонов, наперебой сыплющих поэзией, и усмехнулся.

— Артур Олегович, я по делу.

— Так-так-так.

— Вы мне не подсобите попасть в архив «Рудничка»? Я тут статейку писать хочу…

— Если про литературный процесс, то у меня есть материалы!

— Нет-нет, про город в целом. Без архива не справлюсь.

— Проще пареной репы! У них же юбилей был недавно, я сонет посвятил. Опубликовали на первой полосе, вот так вот! И, шелестя, приходит к нам еженедельная газета… Я сейчас звякну редактору и перенаберу вас!

Камертон был рад услужить воспитаннику. Телефон зазвонил спустя три минуты.

— Готово! Смело ступайте в архив и работайте, творите на благо человечеству! Где находится редакция, в курсе? Попросите Яна Смурновского, и он вам все покажет. Лучший журналист Варшавцево.

— Спасибо, Артур Олегович.

— Да что вы! Пустяки, мой юный друг! Как сказал поэт: люди, я прошу вас, ради бога… не стесняйтесь доброты своей, — он почти пел, — на земле друзей не так уж много! Опасайтесь потерять друзей. До завтра, Андрюша. Завтра музы заговорят!

Ника вышла на кухню в плотной рубашке и облегающих стрейчевых джинсах. Кудрявая копна сбилась набок, и девушка гребешком сражалась с непослушными волосами.

— Все нормально? — спросила она.

— Ковач, — сказал зачарованный Андрей, — ты будешь моей гаруфурэндо?

— Я думала, ты уже не предложишь, — улыбнулась Ника.

Директриса Дома культуры, платиновая блондинка лет сорока, наводила марафет. В кабинете воняло лаком для ногтей. На стене висела компактная фотография Путина и огромный портрет Маяковского.

— Анатолий?

— Добрый день, Тамара Георгиевна.

Директриса похлопала ресницами, оценивая себя в зеркальце.

— Присаживайся, Толя.

— Да я на секунду. Хотел кое-что узнать…

— Спрашивай.

— У нас народный целитель комнату арендует. Что вы про него сказать можете? Откуда он, как работает?

Директриса вскинула тоненькие ниточки бровей. Посмотрела на звукорежиссера изучающе:

— А тебе зачем?

Вопрос звучал как «неужто со спиртным проблемы?».

— Да кум мой собрался от курения закодироваться, — соврал Хитров.

— А, — директриса клацнула косметичкой, задумалась. — Что сказать? Я сама не сильно во все это верю, я так считаю, плацебо это. Но дурного тоже не вижу. Если мужик завязать решил. А кто верит, те расхваливают его. Мол, энергетика сильная. Да и лечит он не только зависимость, но и болячки разные, заикание, бессонницу. Раньше по домам ходил, а потом у нас осел. Давно, при старом еще директоре. Лет десять, должно быть. Матай его фамилия.