Эндрю Кальдекотт - Загадочный город

Характер Облонга определял ген невозмутимости, о чем свидетельствовала его родословная, состоявшая из мелких дипломатов (тех, что обычно каллиграфическим почерком составляют планы размещения гостей за столом, при этом никогда не принимая решений по текущим делам). Тем не менее время от времени в роду давала о себе знать хромосома авантюриста, как вышло, к примеру, с Одноухим Облонгом, пиратом, которого в 1760-х годах повесили французы. И теперь в потомке Одноухого всплыла та же глубоко спрятанная жажда приключений, а причиной тому послужили головокружительная скорость, гул и грохот вакуумной системы, а также склонность Бориса отпускать две из четырех педалей на крутых поворотах. Атмосферу сказочной карусели усиливал туман, лишь время от времени рассеивавшийся и приоткрывавший проносившиеся мимо пейзажи. В такие редкие мгновения взгляд Облонга выхватывал участки живой изгороди, фруктовые сады и ряды виноградников, а в один особенно удачный миг — даже окруженный рекой город, за стеной которого возвышался лес башен всевозможных форм и размеров.

Солнце уже спешно скрывалось за горизонтом, когда шарабан наконец со скрипом затормозил. Снизу от реки, подобно дыму костра, поднимался туман.

— Это — старик Ротер, — пояснил Борис.

Мост угрожающе исчезал в темноте, но, судя по размытым пятнам желтого оконного света за ним, вел к городу.

Облонг выбрался из шарабана.

— Сколько с меня?

— Нисколько, и желаю удачи, а еще постарайся быть собой.

Поощрительно взмахнув рукой, он направил Облонга вверх по мосту, неровная брусчатка которого выворачивала Облонгу ноги. С парапета на него таращились высеченные из камня мифические птицы и звери. У самого верха мост резко сворачивал влево и опускался к неприступного вида воротам с опущенной решеткой. Ротервирд был построен так, чтобы не впускать врагов внутрь — и не выпускать местных наружу.

Облонг кричал и махал руками до тех пор, пока решетка с лязгом не взмыла к зубчатым стенам. В открытой арке ворот показалась широкая, уходящая на север улица, которая, согласно указателю, называлась Голден Мин.

На деревянной скамье у въездных ворот сидела статная блондинка и, во что трудно было поверить, читала при свете газовой лампы, висевшей на изящном крюке у нее над головой. При виде Облонга блондинка поднялась. «Ей должно быть немного за тридцать, — решил Облонг, — и дама она серьезная».

— Полагаю, что вы — Джона Облонг, — произнесла она глубоким голосом и не терпящим фамильярности тоном.

— А вы, должно быть, Анджела, школьная привратница, — догадался Облонг.

— Для вас — мисс Тримбл, — сказала она и добавила: — Чудовищный вечерок! — будто налагая ответственность за это обстоятельство на Облонга.

Облонг услышал тихий, но весьма отчетливый звук скрипки, на которой кто-то с большим апломбом репетировал сложнейшее арпеджио.

— Серьезная музыкальная подготовка, — заметил он, пытаясь завоевать ее расположение.

— У нас сильны во всем — в конце концов, это, знаете ли, Ротервирд.

Облонг бросил взгляд на часы, но этот жест не произвел на нее впечатления.

— Вот вам и урок современной истории: вечно бежите впереди паровоза. Пока вас не взяли, в школу вам вход заказан, и пока не подписан контракт, частью учительского состава вы не являетесь. — Она распахнула дубовую дверь у себя за спиной. — И помните, что мы с особенной тщательностью подходим к преподаванию истории.

Она провела Облонга через ворота и дальше по каменному переходу ко второй дубовой двери, обшитой поперечными балками, в которых торчали шляпки ржавых гвоздей. Затем приподняла дверной молоток в форме гротескной морды и отпустила его.

— Прошу, входите, — произнес обнадеживающе дружелюбный голос.

Большой стол был плотно придвинут к ближайшей стене. Над ним висел график дежурств часовых. Облонг оказался перед двумя стульями, обращенными к нему и, судя по остальным предметам в комнате, скорее всего, принесенными сюда специально по случаю. Оба стула были заняты, на одном сидел низенький, круглый как шар мужчина с маленькими глазками и гладкими черными волосами; на втором разместился высокий угловатый господин с заостренным лицом, лысиной на затылке и кустистыми белыми бровями. Коротышка был одет дорого; о высоком господине, вероятно, когда-то можно было сказать нечто подобное, но теперь его одежду постеснялся бы выставить на продажу и приличный магазин подержанных вещей. Облонгу показалось, что эти двое друг друга недолюбливают.

Напротив стульев стоял табурет. Коротышка жестом указал на него, и Облонг сел. Он почувствовал себя, словно на скамье подсудимых.

Высокий господин протянул ему руку и представил коротышку:

— Это мистер Сидни Сноркел, наш мэр. Он любит контролировать назначения наших сотрудников. Меня зовут Ромбус Смит, я — директор школы Ротервирда.

— Мы в нашем городе крайне ответственно подходим к образованию молодого поколения, — маслянистым голоском с легким присвистом заметил Сноркел. — Мы предпочитаем учителей узкой специализации. Химики не должны преподавать французский язык. Учителя физкультуры не вмешиваются в дела географов. А преподаватели современной истории…

— …преподают исключительно современную историю, — вставил Облонг, припоминая тон объявления.

— Как в классе, так и за его пределами, — произнес Сноркел, прежде чем забросать испытуемого градом вопросов: — Есть ли у вас семья?

— Нет.

— А хобби?

— Я сочиняю стихи.

— Надеюсь, не историческую поэзию?

Облонг отрицательно помотал головой.

— Вас печатают?

— Пока что нет.

Сноркел кивнул. Литературное фиаско Облонга в данный период времени, по-видимому, говорило в его пользу.

— И это занятие без остатка поглощает все ваше свободное время?

Облонг снова кивнул.

— Понимаете ли вы, что должны преподавать исключительно современную историю и никакой другой?

— Держаться в рамках предмета, я понимаю.

— Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к нам? — вежливо спросил Смит.

— Вопросы? — эхом повторил за ним Сноркел, но у него это вышло нетерпеливо, будто он уже принял окончательное решение, особенно не интересуясь профессиональной квалификацией Облонга как историка или учителя (между двумя этими понятиями, естественно, существует большая разница).

Облонг задал вопрос о жилье — учителю предоставлялись комнаты без дополнительной арендной платы, да еще и с уборщицей. Он спросил о еде — завтрак и обед также были дармовыми. Он спросил о жалованье, которое оказалось довольно щедрым, хоть и выдавали его в валюте Ротервирда. Он спросил о сроках.

Сноркел ответил на этот вопрос так же, как отвечал на все остальные: