Рута Шейл - Вещные истины

«Что ты чувствуешь, когда нарушен закон? Как узнаешь о вине рейстери?» – допытывался Вильгельм, и глаза его мерцали тем же холодным огнем любопытства, что загорался в них при виде любого людского страдания. Рихард это видел, но был слишком обессилен, чтобы сопротивляться натиску.

«Скорбь, – отвечал он. – Я чувствую бесконечную пустоту, словно потерял самого близкого человека и повинен в этом».

«Как ты находишь преступника? Как узнаешь, кто убийца?»

«Я – судья. Я знаю рейсте виновного, и он выводит меня к нему».

«А что, если одним и тем же рейсте владеют несколько людей? Не выйдет ли так, что ты осудишь не того человека?»

«Я иду туда, где мне страшно. Выбираю путь, каждый шаг по которому разрывает мне сердце, потому что в конце него неизбежно ожидает страдание. Я никогда не ошибаюсь».

С тех пор как Рихард получил в наследство пятнадцатый рейсте, минул всего месяц, но молодой человек уже ничем не напоминал себя прежнего. Кожа его иссохла и посерела, на лбу и вокруг рта пролегли глубокие складки, глаза запали и утратили былую живость. Отросшие волосы свисали вдоль лица, придавая ему еще более худой и изможденный вид. Именно таким юный богослов и предстал перед профессорами Альбертины в первый день своей новой, такой долгожданной студенческой жизни.

Между тем Вильгельм не оставлял попыток заполучить вожделенный пятнадцатый знак. Призывая на помощь свой Рейсте Убеждения, он в красках рисовал перед другом преимущества Schöffengericht – суда шеффенов, они же – постоянные помощники судьи-профессионала, призванные совместно с ним принимать решение по делу. «Позволь мне стать твоим шеффеном, – искушал он снова и снова. – Не мучай себя замшелыми правилами, законы должны меняться, как меняется время и люди, живущие в нем. Ты станешь первым судьей-либералом. Тебя запомнят как великого реформатора. Карл Великий сделал это в VIII веке. Ты же войдешь в историю как Рихард Великий!»

«Я не войду в историю, Вил, – устало отвечал тот. – Твоя затея бессмысленна. Из нее ничего не выйдет».

И чтобы окончательно поставить точку в затянувшемся споре, он очень буднично начертил Рейсте Судьи на клочке газеты, в которую рыночная торговка тем же утром завернула покупателям рыбу.

Как ты понимаешь, знание пятнадцатого рейсте не превратило Вильгельма ни в судью, ни в шеффена, и больше он об этом не заговаривал.

– И все же шеффены существуют.

– Все всяких сомнений.

Бесков не спеша собирает рассыпанные по столу листки и припечатывает стопку ладонью.

– Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы узнать о дальнейшей судьбе двух друзей. Последняя запись в дневнике Рихарда Кляйна датирована апрелем 1931-го. В тот день Вильгельм бесследно исчез, собрав свои вещи и не сообщив о том, где его искать. Никаких ссор между приятелями не было, и Рихард не знал, чем объяснить столь внезапный отъезд. Он мог бы воспользоваться правом судьи и заявиться к Вильгельму, где бы тот ни находился, но не стал этого делать, уважая свободу друга и терпеливо ожидая, пока он объявится сам.

То, что ты услышишь дальше, мало кому известно. В том же году Вильгельм Рауш вступил в НСДАП, но по каким-то причинам был исключен из списков и вновь появился в них только спустя два года. Еще через год он уже носит знаки отличия СС и работает в берлинском гестапо. Карьера развивается стремительно – сотрудник «еврейского реферата», консультант по еврейскому вопросу в Братиславе, Македонии, Афинах и Салониках. Весной 1944-го его имя еще мелькает среди сотрудников особой команды в Венгрии, а потом внезапно теряется. Гауптштурмфюрер Рауш переведен из «еврейского» отдела – но куда?..

Самое время вспомнить мечту Вильгельма о карьере медика. Она до сих пор не забыта, но теперь он одержим новой идеей – обеспечить армию Рейха непобедимыми воинами. Воинами-рейстери. Ради того, чтобы понять, какими возможностями обладают рейсте и как именно появляется способность к ним, Вильгельм готов на все, но для экспериментов ему потребуется немало подопытных.

Где их искать? Как вообще опознать в человеке рейстери, если даже сами люди зачастую не обнаруживают в себе эту способность?

Ты, конечно, знаешь, что владение рейсте наследуется от предка к потомку, но этот процесс носит несколько хаотичный характер и недостаточно исследован, чтобы говорить о вероятности проявления. Как только ребенок в первый раз берет в руки карандаш, он готов к тому, чтобы стать рейстери, однако начертание рейсте все же требует некой тонкой моторики пальцев и мысленного сосредоточения, поэтому, как правило, все происходит намного позднее. Если ты спросишь рейстери, откуда он узнал свой знак, то скорей всего услышишь что-то вроде «увидел во сне», «просто придумал» или «само получилось». Человек встречается со своим рейсте, когда тот действительно ему нужен – или не встречается никогда, даже если такая способность бродит в его крови.

Таким образом, Вильгельм Рауш ставил перед собой задачу разыскать всех рейстери, которые только есть. И помочь ему в этом мог тот, кто хранит в своей памяти четырнадцать знаков алфавита и объединяющий их пятнадцатый. Судья Рихард.

В последний раз они виделись тринадцать лет назад.

Вильгельм попытался навести справки о том, кто проживает сейчас в доме на Кройц-штрассе, через своего адъютанта Отто Вайса – скользкого типа, от такого только и жди ножа в спину – и получил очень странный ответ: «Указанного вами адреса не существует».

Вернувшись в Восточную Пруссию, Вильгельм смог убедиться в этом лично – особняк, который он некоторое, не самое счастливое время своей жизни делил с Рихардом, бесследно пропал. О доме на углу Кройц и Хайнрих не напоминало ничего. От него не осталось ни следа. Даже бордюрный камень цветом не походил на прежний, хотя, возможно, Вильгельму это только показалось.

Предчувствуя подвох, Рауш поспешил в Прейсиш-Эйлау. Матушку друга он нашел тяжело больной и почти незрячей. Марта, любимая младшая сестра Рихарда, не успев снять траур по погибшему на войне отцу, надела его по мужу. Убитые горем женщины рассказали, что сам Рихард вернулся. Но вернулся калекой. И сейчас он в Гердауэне, гостит у дальней родни пастора – семейства Кропп.

Если раньше я клевала носом, убаюканная плавной речью Бескова, то после этих слов с меня слетели остатки сна.

– Сорок четвертый год?

– Да.

Я пытаюсь прикинуть, сколько было прабабушке Анне, отсчитывая назад от собственного дня рождения. Получается, что лет четырнадцать.

– Рихард жил в доме Кроппов напротив старой мельницы? В доме бабушки Эльзы?

– В моих источниках об этом не сказано, но я рад, что ты догадалась. Значит, не все так плохо.

Пусть сколько угодно считает меня тупицей, мне нет до этого дела. Только сейчас мне становится по-настоящему жаль потерянного «наследства», этих стен в пятнах плесени и старинных комодов – не потому, что их можно было бы недешево продать, а потому, что они бережно хранили свои тайны и, может быть, я смогла бы лучше понять своих предков, если бы повнимательней присмотрелась к тому, чем они дорожили…