Альбина Нури - Пассажир своей судьбы [litres]

Ну и шут с ней. Не съест же она меня? Приду, лягу, отвернусь к стене и попробую заснуть. Не буду обращать на нее внимания.

Старикан, похожий на Добби, вышел из туалета. Ладони его были влажными, и он тряс ими, стараясь подсушить.

– Вы из какого купе, юноша? – прокаркал он неожиданно пронзительным, резким голосом.

– Я вагоном ошибся.

Развернулся и пошел прочь. Не хватало еще, чтобы старик нажаловался проводнице.

Вернувшись в свой вагон, я увидел мужчину в форме железнодорожника. Он выходил из купе проводников и, закрывая дверь, смерил меня непроницаемым взглядом. В гости, наверное, заходил, к нашей проводнице.

– Скажите, пожалуйста, когда будет ближайшая станция?

– А вы из какого купе? – осведомился проводник.

Говорил он негромко, но голос был мощный. Не говорил, а гудел.

Отвечать вопросом на вопрос не слишком вежливо, но делать замечание проводнику как-то сразу расхотелось. Было в его внешности нечто, отбивающее всякую охоту лезть с нотациями. Высокая плечистая фигура, узкая щель вместо рта, квадратный подбородок. Светло-карие глаза смотрят холодно и сурово.

Проводник поглядел на сумку, что висела на плече, и мне вдруг захотелось, чтобы ее там не было. Слишком осуждающим и недовольным был его взгляд.

Странно, конечно, но я понял, что боюсь этого человека. Вот только почему? Ничего плохого не делаю. Разве есть закон, запрещающий покидать свое купе и ходить по вагонам – хоть бы и с сумкой наперевес? Не с автоматом Калашникова же я прогуливаюсь!

– А какое это имеет значение? – ответил я нарочито дерзко, чтобы придать себе смелости и показать этому типу, что мне нет до него дела.

– Я спросил, из какого вы купе? – вновь прогудел проводник. В монотонности, с какой он произнес эту фразу, было что-то зловещее. Сразу становилось ясно: он имеет право спрашивать, и лучше не выпендриваться, а ответить.

Что я и сделал, решив больше не испытывать судьбу. Проводник коротко кивнул, прикрыв глаза, и проговорил:

– Идите к себе.

– Но я не понимаю, что случится, если я…

– Идите к себе. Отдыхайте. Во всем должен быть порядок, это ясно? Пассажирам предписано находиться на местах согласно приобретенным билетам.

Наверное, я мог бы возразить или повторить свой вопрос про станцию, но не стал этого делать. Есть такая штука – инстинкт самосохранения. Так вот в ту самую минуту он включился и приказал мне заткнуться.

Проводник дернул подбородком и, задев меня плечом, прошел мимо, к выходу из вагона. Плечо было странно твердым, как будто тело под синей формой вылеплено из камня.

Мне показалось, что проводник задел меня нарочно, мы могли бы запросто разминуться. Но, возможно, я ошибался, здесь ведь действительно узко.

Постояв еще минутку, я двинулся к своему купе. Выбора нет – вновь встретиться с проводником и вызвать его недовольство мне не хотелось.

– Придется «занять место согласно приобретенному билету, – пробурчал я себе под нос.

Тамары внутри не было – хоть это радовало. Нет, она не пропала бесследно, как Костя и Камиль. Ее продовольственные запасы и книжка в мягкой обложке – все оставалось на месте. По всей видимости, женщина отправилась в туалет.

Я быстро разобрал постель, снова сунул сумку в отделение для багажа и улегся. Хотел уже отвернуться к стене, как планировал, но что-то в пейзаже за окном привлекло мое внимание. Не понимая еще, что конкретно это было, я не отрывал взгляда от окна.

Вроде бы все, как обычно: жиденький лесок, через который просвечивает поле, пролетающие вдалеке птицы, бесконечная линия электропередачи, провода – словно тонкие полоски в тетрадке в линеечку…

Когда я сообразил, что показалось мне необычным, то чуть не упал с полки. Если бы стоял, точно грохнулся бы на пол.

Солнце! Вот что меня потрясло! Нежно-золотистое, в легкой туманной дымке, оно освещало благодатными лучами все вокруг и одновременно насмехалось надо мной.

Оно больше не было закатным – а ведь еще совсем недавно готовилось уйти за горизонт, будто усталый малыш, который, нарезвившись, усаживается в манеж. Когда я в последний раз смотрел в окно, небо темнело, наливаясь густой синевой, вскоре должны были наступить сумерки, а вслед за ними и ночь.

Теперь же, не в состоянии поверить собственным глазам, я наблюдал, как светило восходит на небосклон, выплывая из небытия. На моих глазах рождался новый день. Вместо заката, вопреки всем законам природы, наступал восход.

Ночь так и не опустилась на землю.

Или же ночь наступила в свой черед, как положено, но что-то помешало мне заметить это? Выходит, я непонятно каким образом перешагнул часов десять – и оказался в новой точке бытия. Совсем не там, где рассчитывал очутиться.

Самый отвратительный звук на свете – когда звенит будильник. Неважно, что ставить на сигнал: пиликанье, дзинканье, музыку какую-нибудь бодрую, оптимистичную. Именно этот звук и возненавидишь.

С вечера никак не мог заснуть: для меня это обычное явление, если завтра предстоит важное событие. Стоит сказать себе, что нужно лечь пораньше и выспаться – все, можно быть уверенным: до трех ночи глаз не сомкну.

Вертелся, в планшет пялился, воду пил, как верблюд. Не заметил, когда уснул, а утром, услышав дребезжание будильника, готов был год жизни отдать, только бы еще немного поспать.

Но нельзя. На поезд мне, конечно, еще не скоро, ближе к вечеру. Однако вчера, когда начал укладывать вещи, которые собирался взять в поездку, обнаружил, что у сумки сломался замок. Да и маловата она. Не то чтобы у меня такой уж огромный гардероб, но все-таки…

В общем, нужно купить новую сумку. Через две остановки от моего дома есть гипермаркет, пойду и куплю. А потом стану укладываться.

Стараясь двигаться бесшумно, я поднялся с дивана. Мой диван стоит в небольшом углублении в стене. Вместо собственной комнаты – ниша, вот такая иллюзия уединения. Когда стану нормально зарабатывать, сразу возьму ипотеку или хотя бы комнату сниму.

Жить в одной комнате с матерью давно уже осточертело.

Да и ей, думаю, тоже. Вот она и цепляется ко мне по всякому поводу. Но ничего, скоро я уеду, и мы отдохнем друг от друга.

«Вот останешься одна, будешь скучать по мне! Пожалеешь: зачем придиралась, зачем ругала?»

Подумал, и самому стыдно стало. Двадцать лет уже, что за бредовые, подростково-страдальческие мысли!

Решив не завтракать, чтобы не греметь посудой, я прокрался в ванную, умылся и оделся. Когда вышел оттуда, посмотрел на диван, на котором спала мать. Она всегда укутывалась с головой, натягивала на себя одеяло или простыню, как сейчас. Глядя на белый кокон, я всегда думал: ей же душно там, дышать нечем, я бы так не смог. Когда был маленький, спросил ее, зачем она с головой ныряет в одеяло, мать засмеялась и сказала, что иначе нос мерзнет.