Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

– То, о чем ты просил, будет явлено тебе. Но дорога к Прозрению далека, и труден путь. Следуй за мной и не бойся: силы пребудут в тебе.

По мере того как они поднимались вверх, сумерки вокруг них сгущались. Не было ни торной тропы, ни иных примет того, что здесь ступала нога человека. Их путь тут и там преграждали обломки, а те, на которые они ступали, нет-нет да и выскальзывали из-под ног и устремлялись вниз. Время от времени огромные глыбы падали с грохотом, отдаваясь гулким эхом; иногда порода под их ногами трескалась, как скорлупа раковин, обнажая свою пустоту… Звезды мерцали и колебались в небе над ними, а тьма густела.

– Не бойся, сын мой, – говорил Бодхисатва, шагавший впереди. – Пусть мрачна наша дорога, но нам ничто не угрожает.

Так, под звездами, они поднимались все выше и выше и шли все быстрее и быстрее, потому что им помогала сила, неведомая людям. Они миновали туманные области и теперь уже были над ними. И чем выше они забирались, тем безбрежнее ширилось беззвучное облачное нагромождение молочных волн под ними.

Час за часом продолжался подъем; незримые громады беззвучно расступались по сторонам и исчезали; студеный воздух рождал мириады мельчайших холодных огоньков, что вспыхивали и гасли при каждом вздохе.

Один раз рука юноши коснулась чего-то гладкого, и это был не камень. Он поднял предмет. Сквозь мглу он разглядел безносую ухмылку смерти – это был человеческий череп.

– Не мешкай! – заставил его очнуться голос учителя. – До вершины еще очень далеко, а мы должны ее достичь!

Тьма сгустилось еще сильнее, и они продолжали свой путь в темноте. Что-то под ними и вокруг постоянно рушилось и трещало, но без грохота – очень тихо и мягко; повсюду вспыхивали холодные огни и гасли – и так длилось долго, до тех пор пока обод ночи не поседел, стали тускнеть звезды, а на востоке занялась заря.

Они все продолжали свой путь – быстрее, быстрее, – им помогала неземная сила. Теперь перед ними расстилалось безмолвие смерти, и тишина была безбрежной… А на востоке все ширилось золотое сияние.

Тогда впервые круча явила всю свою наготу юному паломнику. И дрожь охватила его, и сковал его ледяной страх. Потому что теперь он ясно видел, что нет под ним земной тверди, только человеческие кости да бренные останки кругом, и черепа безглазо скалятся в пустоту – их было великое множество, словно то был морской берег, усыпанный обломками раковин в полосе прибоя.

– Не бойся, сын мой! – раздался голос Бодхисатвы. – Только сильный сердцем способен достичь Прозрения!

Мир внизу исчез. Не осталось ничего, кроме океана облаков внизу, неба вверху и горы костей между ними…

А затем взошло солнце и осветило путников. Но не давали его лучи тепла – они жалили и ранили, как сталь клинка. И страх безумной высоты, и ужас бездны, и кошмар разраставшейся тишины обрушились вдруг на молодого путника и сковали его ноги так внезапно, что все силы разом покинули его и он застонал, как спящий, которому привиделся дурной сон.

– Поспеши, поспеши, сын мой! – возвысил голос Бодхисатва. – Короток день, а вершина еще очень далека.

Но взмолился его спутник:

– Я боюсь! Я безумно боюсь! И силы оставили меня!

– Сила вернется, сын мой, – молвил Бодхисатва. – Посмотри вниз, погляди вверх, оглянись кругом и скажи – что ты видишь?

– Не могу! – вскричал пилигрим, его била дрожь, и он вцепился в одежды учителя. – Я даже не отваживаюсь глянуть вниз. Ни внизу, подо мной, ни наверху нет ничего, кроме человеческих останков!

– И все же, сын мой, – мягко улыбаясь, произнес Бодхисатва, – и все же ты еще не знаешь, из чего же эта гора сложена.

Тот, к кому он обращался, содрогаясь, отвечал:

– Я боюсь – я безумно боюсь!.. Тут нет ничего, кроме черепов людей!

– Совершенно верно. Это гора из человеческих черепов, – отвечал Бодхисатва. – Но знай, что все они – ТВОИ СОБСТВЕННЫЕ! Каждый из них в свое время был прибежищем твоих мечтаний и страстей. Здесь нет ни одного не твоего черепа. Все они – все без исключения! – только твои в миллиардах прошлых твоих жизней.

Недавно, когда я шел по улочке, которую облюбовали торговцы старым платьем, у одной из лавок я заприметил женское кимоно с длинными рукавами. В Японии их называют фурисодэ . Оно было необыкновенно красивым и удивляло оттенком богатого пурпурного цвета. Он называется мурадзаки и в свое время был весьма популярен. Во времена Токугавы [34] То есть примерно в начале XVII в. такие наряды обычно носили благородные дамы высокого общественного положения. Я остановился, чтобы рассмотреть причудливую вышивку на одежде, и, пока рассматривал, вспомнил одну легенду о похожем кимоно, которое, как утверждают некоторые, стало причиной больших разрушений в Эдо.

Около двухсот пятидесяти лет назад дочь одного богатого купца из города сёгунов отправилась на некий храмовый праздник и в толпе увидела молодого самурая редкостной красоты. Она влюбилась с первого взгляда. Но к несчастью, он затерялся среди многолюдья, и слуги, посланные разузнать, кто он и откуда, не смогли ничего выяснить. Но его образ жил в сердце девушки – она отчетливо запомнила не только лицо, но даже мельчайшие детали наряда юноши. В те времена на праздники молодые самураи наряжались едва ли хуже девушек из знатных семейств. Одежды, в которые был одет юный воин, показались влюбленным глазам удивительно прекрасными. Девушка подумала, что если закажет себе и станет носить кимоно того же фасона, цвета и оттенка, с такой же вышивкой, то, возможно, это привлечет внимание возлюбленного и приведет к желанной встрече.

Сказано – сделано. Так девушка стала обладательницей чудного кимоно – по моде того времени с очень длинными рукавами; оно ей очень нравилось. Куда бы ни шла, она надевала его и носила постоянно. А когда возвращалась домой, то вешала кимоно на стену, смотрела и представляла своего неведомого избранника в таком же наряде. Иногда это могло продолжаться часами – она грезила наяву и плакала. А еще она молила богов и Будду, чтобы они помогли ей встретиться с юношей и очаровать его, и потому часто – вслух и про себя – повторяла мантру секты Нитирэн: Наму мё хо рэнгэ кё!

Но девушке так и не суждено было никогда увидеть молодого человека. Она извелась в тоске по возлюбленному, исстрадалась, заболела и умерла. И ее похоронили. После похорон великолепное кимоно отдали в буддийский храм, в котором члены ее семьи были прихожанами. Такова давняя традиция – отдавать в храм праздничные одежды умершего.

Настоятель имел право продавать пожертвованное. Причем по хорошей цене. А поскольку кимоно было пошито из очень дорогого шелка и не претерпело ни малейшего ущерба от предыдущей владелицы, то вскоре его купили. Наряд приобрела девушка примерно одного возраста с умершей. Но носила его очень недолго – только один день. И сразу заболела, впала в беспамятство, стала бредить: она причитала и плакала, утверждая, что любит некоего молодого человека и из-за любви к нему умирает. И через некоторое время действительно умерла. А прекрасное кимоно с длинными рукавами во второй раз было пожертвовано храму.