Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

Тогда она призвала мужа и сказала ему:

– Не могу выразить, как я признательна вам за то, что даже в скорбные дни болезни вы ни разу не выказали недовольства – ни словом, ни жестом. Воистину нет человека лучше вас! Но от осознания этого мне еще труднее будет уйти… Только подумайте – мне нет еще и двадцати пяти, но я должна умереть!.. Нет-нет! – бессмысленно говорить мне о том, что нельзя отчаиваться, нужно надеяться… Даже лучшие китайские врачи ничем не могут мне помочь. Говорят, что я могу прожить еще несколько месяцев, но, когда сегодня утром я взглянула в зеркало и увидела отражение своего лица, я поняла, что умру сегодня – да-да, именно сегодня. И потому я послала за вами. Есть у меня просьба, и я хочу, чтобы вы обещали мне исполнить ее – тогда я умру счастливой.

– Только скажите мне, чего вы хотите, и, если это в человеческих силах, я с радостью исполню ваше желание, – так говорил ее супруг.

Но она отвечала:

– Нет-нет! – едва ли вас обрадует мое желание – ведь вы так молоды! Это так трудно – очень-очень трудно! – даже вымолвить, а не то что попросить… Но желание это страстно – оно горит огнем в моей груди!.. Я должна сказать это, пока не умерла… Мой дорогой, мой любимый! После моей смерти рано или поздно, но ваши родители захотят, чтобы вы взяли в жены другую женщину… Обещайте мне – вы же можете пообещать мне? – не жениться снова…

– Только и всего? – воскликнул ее супруг. – Если это все, о чем вы хотели попросить, я обещаю вам исполнить просьбу. Клянусь сердцем, что никакая женщина никогда не займет вашего места!

– О! Какое счастье! – воскликнула О-Камэ́, приподнявшись на ложе. – Как радостно знать это!

С этими словами она упала навзничь и умерла.

Но теперь, после смерти жены, и здоровье самого Хатиэмона пошатнулось. Поначалу прискорбные изменения в его внешнем виде приписали горю, которое он испытывал после смерти жены.

Между собой односельчане даже говорили:

– Смотри-ка, как сильно он ее, должно быть, любил! Видишь, как переживает – совсем с лица спал!..

Но проходили дни, недели складывались в месяцы, а он, вместо того чтобы оправиться, все бледнел и слабел, пока наконец совсем не высох, и стал больше походить на призрака, нежели на живого человека. Тогда люди начали подозревать, что горе, как бы глубоко оно ни было, не могло стать источником таких разительных перемен у совсем молодого еще человека.

Обратились к докторам, и те заявили, что у него нет никакой болезни. Во всяком случае, им такое заболевание неизвестно. Однако состояние молодого человека говорило о том, что он недужен. Врачи предположили, что причина кроется не в теле, а в душе. Но напрасно родители расспрашивали его – он отвечал, что у него нет иных причин для горя, кроме тех, о которых они знали. Они советовали ему жениться снова, но он отвечал:

– Ничто на свете не заставит меня изменить клятве, что я дал умирающей супруге.

Дни проходили за днями, молодой мужчина продолжал таять на глазах, и семья всерьез стала опасаться за его жизнь.

Однажды его мать, которая была уверена, что сын знает причину, но скрывает ее от родных, упала перед ним на колени и так горько плакала, умоляя открыть правду, что он не смог устоять и сказал:

– Мама! Мне очень трудно говорить об этом – вам или кому-нибудь другому, и, вероятно, в то, о чем я вам скажу, вы не поверите. Истина такова: О-Камэ́ не может обрести успокоение в ином мире. Быть может, те ритуальные обряды и погребальные молитвы, что были вознесены, не возымели нужного действия. И похоже на то, что она не сможет обрести покоя до тех пор, пока я не соединюсь с нею навсегда, уйдя следом. Каждую ночь она приходит домой и ложится со мной разделить супружеское ложе. Она возвращается с самого дня похорон, каждую ночь. И иногда я даже сомневаюсь, что она действительно умерла, – она выглядит и ведет себя точно так, как тогда, когда она была жива. Единственное отличие – она разговаривает едва слышным шепотом. И всегда просит меня никому не рассказывать, что приходит. Может быть, она хочет, чтобы я тоже умер; а я не настолько эгоистичен, чтобы жить только для себя. Но вы совершенно правы, говоря, что плоть моя – это ваша плоть и я принадлежу не только себе, и у вас я в вечном долгу… Но теперь, мама, вы знаете всю правду… Да, она является постоянно, как только я начинаю засыпать. И остается почти до зари. И как только бьет храмовый колокол, оповещая о наступлении утра, она исчезает.

Стоит ли говорить, как сильно встревожилась мать, услышав рассказ сына? А потому сразу поспешила в храм и рассказала все его настоятелю. А затем принялась слезно умолять о помощи. Священник был человеком преклонных лет и с большим опытом, поскольку всю жизнь посвятил служению. Он выслушал женщину. И если был удивлен, то никак не проявил своих чувств и сказал:

– Не впервые я слышу о таких вещах. Думаю, что смогу спасти вашего сына. Но он на самом деле в великой опасности. Я увидел тень смерти на его лице. И если О-Камэ́ еще раз вернется, то белого света ему вновь уже не увидеть. Что бы мы ни предприняли в помощь, делать все нужно очень быстро – времени у нас почти нет. Ничего не говорите сыну, но как можно скорее соберите всех членов обеих семей и попросите, чтобы не мешкая они собрались в храме. Для спасения вашего сына нам необходимо вскрыть могилу О-Камэ́.

Когда все родственники собрались в храме, священник обратился к ним и объяснил, что ему необходимо их согласие на вскрытие захоронения. Получив дозволение, он немедленно отправился на кладбище. Там, следуя его указаниям, подняли надгробный камень, разрыли могилу О-Камэ́ и достали гроб.

Когда с него сняли крышку, присутствовавшим открылась необычная картина, всех изумившая: О-Камэ́ сидела в гробу [74] В Японии покойных помещают в гроб сидя и так хоронят. Соответственно, гроб имеет квадратную форму. (Примеч. авт.) с улыбкой на устах и была очень красивой – такой, как до болезни, и тление совсем не коснулось ее. Но когда по приказу священника женщину извлекли из гроба, удивление сменилось ужасом, поскольку на ощупь тело ее было теплым, словно по жилам его продолжала течь кровь. Более того, оно сохранило гибкость, хотя, разумеется, такого не должно было случиться – ведь усопшая так долго находилась в гробу.

Мертвое тело перенесли в погребальную часовню. Здесь священник собственноручно, вооружившись кисточкой, нанес на лоб, грудь и конечности покойной специальные священные письмена на санскрите. А потом, перед тем как поместить тело О-Камэ́ обратно в могилу, исполнил религиозные ритуалы и вознес поминальные молитвы, что читают в особых случаях…

О-Камэ́ никогда больше не приходила к своему мужу по ночам, и постепенно здоровье мужчины восстановилось. Но всю ли свою жизнь он хранил верность данному ей слову, об этом японский рассказчик умалчивает.