Владислав Пашковский - Фб '98 [Сборник]

Война. Все и всегда играли в войну. Вячеслав насмотрелся на многое в той прежней жизни, до Путешествия, но реальной войны в самом крайнем, грубом и грязном ее проявлении ему посчастливилось избежать. Как любой другой, не нюхавший по-настоящему пороха, он имел склонность к абстрактным рассуждениям о войне, ее побудительных мотивах и свойствах. Иногда он даже сожалел, что не довелось ему увидеть большой войны, этого экстремума человеческой нетерпимости, пика эмоциональных и социальных потрясений. В такие минуты он думал, что подобное знание каким-то образом могло бы обогатить его, помочь разобраться в потаенных особенностях мира, в котором ему суждено жить. Но такие минуты были редки, и самоубийственные мечты уходили, оставляя после себя саднящую боль в левой, сломанной давно и вроде бы давно вылеченной руке. Чаще Красев думал совсем иначе.

На войне невозможно быть просто наблюдателем, думал он.

На войне ты обязан будешь принять чью-то сторону, думал он.

На войне ты обязан будешь убивать, думал он. Ради этого, собственно, войны и ведутся, так думал он и благодарил судьбу, что не пришлось ему увидеть крови на своих руках.

Зато пришлось ему увидеть другие войны. Целое множество войн локального характера… Он видел…

…Военные игры. Ребята смеялись, ребята любили хорошую шутку, остроумный «подвыверт». Раз в неделю, по понедельникам, им, согласно расписанию занятий, приходилось тратить целый день на так называемую «спецподготовку» в стенах институтской военной кафедры — какая возможность проявить остроумие! Они называли это «войной по понедельникам» и веселились от души, без труда доводя туговатых на подъем майоров и полковников до белого каления… Он видел…

…Война была здесь другой, но суть ее всегда оставалась неизменной: столкновение идей, столкновение интересов и мировоззрений. Именно тогда он понял, что война всегда там, где общая сумма правд больше единицы. А ведь сколько людей — столько и правд. И нельзя назвать идеи и ценности другого человека ложью и злом потому лишь, что они не соответствуют твоей личной правде; для другого человека они — именно правда (субъекты, гордо заявляющие, что защищают зло, что для них «зло — благо и высшая ценность», выдуманы литературой самого дурного пошиба). А еще Вячеслав понял, что именно там, на тончайшей грани, на почти незаметном разделе правд, всегда начинаются боевые действия той или иной степени активности. И выхода, и компромисса нет; возможно только или принимать чужую правду, выбросив белый флаг капитуляции, или сопротивляться и наступать-наступать-наступать до победного конца. Таков мир, такова Природа, таково человечество.

Простая эта и банальная в общем-то мысль поразила его. Он искал покоя, но в ситуации перманентной войны не находилось места покою.

Он ушел в науку, но очень быстро и здесь обнаружил все признаки неутихающей войны: ради должностей, публикаций и академических званий. Он не развернулся на сто восемьдесят и не хлопнул дверью: слишком увлекала его эта работа, притягивала. Однако постарался занять низшую ступеньку в иерархии, приняв почетную должность «нашего уникума» — отсюда еще можно было наблюдать не участвуя.

Он искал покоя в любви. Но и в этой (лучшей) области человеческих отношений война не затихала ни на минуту. И розовое очарование медового месяца как-то уж очень быстро сменялось грохотом артподготовки и воем авиационных бомб. Скажите же, дорогие мои Катя и Лариса, почему так? Почему не захотели вы жить по-другому; зачем нужна была вам эта война?

И в запястье левой руки его вновь просыпалась старая боль…

Он видел…

…Вячеслав отыскал-таки себе тихую заводь. Он развелся, терпеливо играл в «нашего уникума», жил отшельником, отдаваясь работе по восемь часов в день и еще столько же — конструированию Машины Времени. Очень редко он задумывался о смысле этого последнего своего занятия. Дань ностальгическим воспоминаниям? Или форма все того же антивоенного эскапизма? Что поможет лучше бегству от мира людей, если не Машина Времени? Впрочем, в те дни он не осознавал побудительных мотивов в конструировании машины — осознание пришло много позже, когда он стал уже совершенно другим человеком, у которого имелась новая правда. И потому вряд ли его оценки Красева-младшего так верны, как ему хотелось бы с новой высоты думать. Он был одинок.

В одиночестве он находил один из обязательных атрибутов своего совершенного пацифизма. Но одиночество и тяготило его; к одиночеству, казалось Вячеславу, невозможно привыкнуть. Люди в присущей им воинственности были Красеву отвратительны, но и обойтись совсем без этих самых людей он не умел. И вот именно тогда в его жизнь ворвался, радостно сопя, Джулька-Джульбарс-Жулик… Он видел…

…Пасмурное утро начала осени. Суббота. Рынок в «Ав-тово» ломится от обилия товаров. Здесь продают и покупают все: от элементарных дверных глазков до сложнейших систем видеоконтроля, от орехов до микроскопов, от игрушечных автомобильчиков до самых натуральных «фордов», от аудиокассет до компьютеров, от бритв до бензопил, от рогаток до автоматических винтовок.

Он приехал сюда подобрать несколько специфических печатных плат для Машины, отыскал и выкупил по вполне приемлемой цене — даже остались еще деньги. Он продвигался между прилавками, вдыхая холодный воздух, переступая лужи и размокшие в воде обрывки упаковочной бумаги, приглядываясь к товарам. И вдруг… увидел его .

Маленькая, лет под сорок женщина в коричневом плаще стояла чуть в стороне от торговых лотков, почти в проходе, а у ног ее на асфальте лежала сумка, в которой возились, поскуливая, породистые по виду щенки. Щенков в сумке было четверо. Трое из них образовывали собой копошащийся подслеповатый клубок. И только один сидел вне этого клубка, грустно покачивая маленькой мордочкой со вполне раскрывшимися уже круглыми глазами, сидел у самого края, у за-стежки-«молнии», и молчал.

Он был одинок, он был осознанно, рассчитанно одинок здесь, в стороне от своих братьев, и Вячеслав понял, что встретил тут, в этом маленьком комке плоти, родственную душу. Красев зачарованно, не спуская глаз со щенка, шагнул к женщине. Та оправила цветастый платок и подбоченилась, изготовившись к торгу.

— Породистые щеночки! — объявила она самоуверенно. — Английский пойнтер. Знающий человек сразу увидит.

— Сколько? — спросил Вячеслав: он не собирался долго здесь рассусоливать.

Женщина назвала цену. Возможно, кого другого названная сумма заставила бы призадуматься, но Вячеслав безропотно полез за кошельком.

— Какого вам? — несколько разочарованная тем, что покупатель не торгуется, уточнила женщина.