Луиза Морган - Ведьмы. Запретная магия [litres]

У Урсулы больший интерес вызывал шайр, чем его хозяин. Скакун определенно был высотой в восемнадцать ладоней в холке. У него были черные ноздри и копыта, а сам он был серебристо-серый в яблоках – таких бледных, что на солнечном свету их было не различить. Урсула сделала шаг вперед, чтобы погладить его мускулистую шею, и жеребец уткнулся носом в ее ладонь.

– Какой же он у вас красавец, мистер Кардью! – похвалила она. – И так же хорош в упряжке, как и под седлом?

– Кроток, как ягненок. Вот он какой, мой Арамис, – ответил фермер.

– Арамис. Серебристый.

– Да. Даже Энни каталась на нем верхом, хоть и говорила, что это все равно что ехать на горе.

– Мне жаль вашу Энни.

– Спасибо. Уже год прошел.

– Знаю. – Урсула отступила, чтобы осмотреть жеребца от холки до копыт. – Полагаю, Арамис у вас не для продажи.

– Не для продажи. Но…

Он запнулся, и Урсула, удивленно приподняв брови, обернулась. Когда он так и не закончил фразу, она спросила:

– Что привело вас в такую даль, мистер Кардью? Может, вам нужен козий сыр? У нас как раз есть созревшие головки.

– Нет, сыр мне сегодня не нужен.

Мистер Кардью снова снял шляпу и принялся вертеть ее в руках. Щеки у него раскраснелись от ветра, а может, от смущения – Урсула не была уверена. Отвернувшись, он бросил взгляд на хлев и аккуратный забор вокруг Орчард-фарм.

– Я слышал, вы остались вдвоем управлять фермой. У вас здесь случилось немало смертей.

– Да. – Урсула вытащила руки из-под фартука и потуже затянула платок на развевающихся волосах.

– В одиночку справляться трудно, – продолжил он и повернулся, словно для того, чтобы оценить состояние соломы на крыше или краски на стенах фермерского дома.

– Мистер Кардью… – начала Урсула.

Он обернулся, его невзрачное лицо выражало решительность.

– Я бы хотел, чтобы вы называли меня Моркам, мисс Орчард, – торопливо произнес он.

– Что?

– Я бы хотел, чтобы вы называли меня по имени, данном мне при крещении. – Он помолчал, покусывая нижнюю губу, и вдруг выпалил: – Видите ли, я приехал свататься.

До Урсулы долгое время не доходил смысл услышанного. Она смотрела на мистера Кардью, на его седеющую бороду, обветренную кожу и пока не осознавала смысла этих слов. В солнечном свете его глаза казались ярко-голубыми, в них застыла мольба.

– Вы… мистер Кардью… то есть Моркам… – совсем запутавшись, Урсула замолчала.

Он протянул руку и взял ее ладонь в свою. Рука у него была чисто вымыта, а ее ногти перепачканы садовой грязью.

– Я не шучу, мисс Орчард… Урсóла, если позволите… Человек я простой, да и старше вас, но я знаю, как вести хозяйство. Думаю, мы поладим.

– Но вы же меня совсем не знаете!

Она попыталась высвободить руку, но он крепко держал ее.

– Знаю, – возразил он. – Я видел вас на рынке и знаю, что вы умеете. Я одинок вот уже год, – напомнил он. Он говорил об этом раньше, и Урсула вспомнила, что для мужчины такой срок траура по жене считается приличным. – Вы тоже одиноки и, простите, моложе не становитесь.

Услышав это, Урсула громко рассмеялась:

– Мне нет и двадцати двух!

– Вот именно. Энни было пятнадцать, когда мы поженились.

Все еще улыбаясь, Урсула покачала головой:

– Это странное предложение.

Мистер Кардью внезапно широко улыбнулся, что вызвало у нее удивление. У него оказались белые ровные зубы, а улыбка омолодила его лет на десять.

– Знаю, – ответил он. – Девушкам подавай романтику и все такое, как в книжках. Но я не такой.

– Романтика мне ни к чему. – Наконец Урсуле удалось высвободить руку, и она застыла, упершись руками в бока и пристально глядя на него. – Понять не могу, как такая мысль пришла вам в голову, Моркам Кардью.

– Это хорошая мысль, Урсола, – твердо возразил он. – У меня есть две отличные коровы и три козочки в довесок к вашим дойным козам. Я полон сил и здоровья, и если бы продал свою ферму, то на вырученные деньги можно было бы отладить вашу. Работу мы бы разделили. Вместе нам было бы лучше, чем порознь.

Раздумывая над его словами, Урсула внезапно почувствовала взгляд матери. Ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять: Нанетт приподняла край занавески, чтобы видеть происходящее. И задалась вопросом, почему мать не вышла приветствовать гостя и пригласить его в дом.

Моркам снова надел шляпу и откашлялся, последний раз скользнув взглядом по окрестностям Орчард-фарм.

– Что ж, я все сказал, – произнес он, и в его голосе послышалась слабая нотка облегчения. – Буду рад, если вы сделаете мне одолжение и поразмыслите над этим.

– Вы меня несколько ошарашили… – начала Урсула.

– Не торопитесь.

С этими словами мистер Кардью направился к коню. На секунду она задалась вопросом, сможет ли он без помощи сесть на него, ведь жеребец казался очень высоким. Однако гость оказался силен, как и говорил: закряхтев, он вскочил на лошадь и перебросил ногу через седло. Какое-то мгновение он сидел, глядя на Урсулу сверху вниз.

– Больше я никого замуж не зову, – заверил он. – Мне нужны только вы, Урсола.

Коснувшись шляпы, мистер Кардью тронул стремена и ускакал, оставив Урсулу провожать его изумленным взглядом.

– Теперь ты мне веришь? – В глазах Нанетт сверкнули победные огоньки, и она тряхнула головой так, что волосы взметнулись, окутав голову, словно облако дыма и пепла. – Я провела для тебя тот же обряд, что и для себя когда-то.

– Маман, ты же не думаешь, что он пришел из-за этого!

Урсула отвернулась от печи, где бросала свеженарезанную морковь в кипящий бульон.

– Bien sûr!

– Нет, – возразила Урсула. Она вытерла руки полотенцем и, повесив его на плечо, направилась к хлебнице. – Он просто выждал год траура, а затем отправился на поиски кого-то, кто занял бы место Энни Кардью.

– В Корнуолле есть и другие незамужние женщины.

– Не сомневаюсь, – ответила Урсула, энергично орудуя хлебным ножом и отрезая толстые ломти от буханки серого хлеба. – Вот только они не владелицы Орчард-фарм.

Нанетт вздохнула:

– Урсула, ты так цинична.

Та рассмеялась:

– Я не циник, а реалист, и это разные вещи.

Нанетт не стала продолжать разговор и отправилась наполнить кувшин маслом, которое сбила этим утром.

Когда суп был готов, они налили его в миски и уселись за длинным столом. У них вошло в привычку сидеть рядом на одном его конце, не передвигая свободные стулья. Серый кот лежал в ногах между ними и набрасывался на кусочки, которые ему перепадали.

Они накрыли незамысловатый обед, поставив между собой доску для нарезки хлеба и кувшин с маслом, а еще солонку под рукой у каждой. После долгого дня работы на бодрящем воздухе они проголодались, так что ни одна не проронила ни слова, пока миски с супом наполовину не опустели.