Луиза Морган - Ведьмы. Запретная магия [litres]

– Пообещай, что не пойдешь на гору одна.

Нанетт искоса взглянула на нее:

– Сможешь ускользнуть так, чтобы Моркам не узнал?

Урсула сжала руку матери:

– Смогу. Так и сделаю.

Нанетт кивнула и бережно закрыла книгу.

– Очень хорошо. Скоро, Урсула, мы должны будем пойти туда. Нельзя терять время.

Боясь, что мать попытается подняться к храму самостоятельно, Урсула договорилась с ней сделать это уже в следующую ночь. Это оказалось несложно. Моркам работал допоздна, и стоило ему положить голову на подушку, как он крепко засыпал до самого утра. Урсула дождалась, пока он захрапит, и выскользнула из-под стеганого одеяла в ночной холод.

Это напомнило ей о том времени, когда еще были живы дяди и сестры Оршьер втайне собирались, выходили из дома в темноте и возвращались в полном молчании. Нанетт уже собрала вещи, и они вдвоем вышли через кухню, закрыв дверь, которая при этом лишь чуть слышно заскрипела, а затем направились к садовым воротам. Они поднялись на вершину под серым покровом, который колебался и вздымался над ними – океан из туч, в котором утопали звезды.

Они преодолели уже половину пути по крутому склону, когда Урсула заметила, что мать несет на руках серого кота.

– Маман, неужели ты собираешься тащить эту мерзкую тварь наверх, а потом еще и вниз?

Тяжело дыша, Нанетт только кивнула в ответ.

Урсула поправила свой узелок и протянула руки к коту:

– Тогда его понесу я, – заявила она, – хотя мне думается, что если он не способен преодолеть подъем самостоятельно, то его следует оставить дома.

Но стоило ей коснуться грубой серой шерсти, как кот зашипел и зарылся поглубже в руки Нанетт.

– Не бери в голову, – задыхаясь, сказала Нанетт. – Я справлюсь.

– Это нелепо, – возмутилась Урсула, свирепо глядя на кота.

– Он знает, что ты его недолюбливаешь, – выдохнула Нанетт.

– В таком случае не так уж он и глуп, – язвительно заметила Урсула.

Они всю жизнь спорили на эту тему. Кот оставался с ними – безымянный, своевольный и отчужденный. Он научился держаться подальше от сапог Моркама, и хотя Урсула предприняла пару попыток подружиться, кот не желал иметь с ней ничего общего. Он повсюду следовал за Нанетт и спал под ее кроватью. На протяжении долгих лет он неуклонно становился все худосочнее, несмотря на объедки со стола, которыми подкармливала его Нанетт, а его шерсть оставалась такой же потрепанной и грубой. Когда он стал стареть, то начал волочить лапу и иногда выл, как будто от боли. Желая облегчить его состояние, Нанетт готовила коту отвары и укутывала его в одеяло, чтобы ему было тепло. Моркам предлагал избавить животное от страданий. Это был единственный раз, когда Урсула увидела, как мать обернулась и зашипела на него, как будто сама была кошкой.

К тому моменту, когда они достигли вершины горы, Нанетт уже совсем измучилась, но Урсула не говорила больше ни слова, лишь шла рядом, чтобы подхватить мать, если та споткнется. Они повернули в темный каменный проход и почувствовали облегчение от того, что их больше не обдувает ветер. Нанетт опустила кота, чиркнула серной спичкой и зажгла фонарь, скрытый в одной из ниш. Его свет открыл взору кучу листьев, веток и перьев, захламлявших пол пещеры, который не подметали годами. Нанетт настояла на уборке, прежде чем начать церемонию, и Урсула помогла ей с этим, орудуя метлой, а мать вытерла пыль с постамента и отскоблила въевшуюся в бабушкин камень грязь. Кристалл с его закругленной верхней поверхностью и зубчатым основанием выглядел таким же неподвластным времени, как и сталагмит, на котором он лежал.

Когда пещера – храм, как ее называла Нанетт, – уже выглядела более-менее чистой, рядом с магическим кристаллом мать поставила толстую свечу и зажгла фитиль. Затем она окропила все водой, сожгла травы и ритмично, нараспев прочла слова, написанные в гримуаре, – трижды по три раза, следуя древней традиции.

Ритуал, как всегда, показался Урсуле чересчур серьезным – и таким же бессмысленным. Она зевнула в ожидании, когда все закончится и можно будет вернуться в постель.

Наконец, после того как от прохлады каменных стен у нее начала болеть спина, ритуал стал приближаться к концу. Вот Нанетт склонилась над магическим кристаллом, и платок соскользнул ей на плечи. Она положила руки на кристалл и произнесла еще несколько слов – не на старофранцузском, а на современном французском, который понимала Урсула.

Милая наивность, с которой мать произнесла этот небольшой стих, заставила глаза Урсулы наполниться слезами. Нанетт проговорила строки трижды по три раза. Закончив, она еще какое-то время постояла со склоненной над камнем головой и сложенными перед собой руками.

Уверенная, что ритуал завершился, Урсула направилась в сторону алтаря. Но не успела она подойти к нему, как фитиль свечи оплыл в лужицу горячего воска и погас.

Нанетт сняла платок с плеч и сделала шаг в сторону.

Урсула замерла с протянутыми к свече руками.

В глубине туманного кристалла что-то замерцало – слабо, но различимо, как самая далекая звезда в темном небе. Мерцание было алым, словно из огня свечи в самую глубь гладкого камня вылетел и упал тлеющий уголек.

Урсула вскрикнула.

Мать вздрогнула и обернулась к ней:

– Что такое? Что случилось?

Урсула склонилась, чтобы получше рассмотреть кристалл. В нем все еще горел свет. Нанетт прижалась к ней плечом и тоже уставилась на камень. Кот пролез между ними, извиваясь у ног и непрестанно шипя.

Пораженная Урсула выдохнула:

– Маман, ты это видишь?

Нанетт долго не отвечала, а когда заговорила, ее голос дрожал от изумления:

– Ох, как же давно я не видела этот свет.

Выпрямившись, Урсула с недоверием взглянула на мать.

– Это ты сделала? Взяла другую свечу или зеркало…

Нанетт пристально смотрела на дочь, ее волнение взяло верх над усталостью.

– Урсула! – воскликнула она. – Он говорит с тобой!

– Что?

Теперь голос Нанетт дрожал победоносными нотками:

– Я была права! Если бы только Луизетт видела это…

Нанетт подобрала оброненный платок и покрыла им голову Урсулы.

– Загляни еще раз! – скомандовала она. – Загляни в бабушкин камень. О Урсула! Я знала, еще когда ты только родилась, – я просто знала !

Она взяла дочь за подбородок и развернула к камню. Урсула заглянула в него из-под края платка. Там все еще горел свет – мерцающая, сверкающая искра. Она почувствовала странное головокружение, по позвоночнику начала подниматься смутная боль.

– А теперь возложи руки на камень. Моли Богиню!

– Молить? О чем?

– О ребенке, разумеется! Проси ее! Кристалл говорит с тобой. Это знак от нее!