Марина Андросова - Продавец пуговиц

Алексей хорошо знал, что поднявшийся на гору, обречен на спуск. Но хотел как можно медленнее дойти за самой вершины, застрять там, пусть даже без питья и еды, а уж потом, как самая неторопливая черепаха, сползти вниз, останавливаясь на каждом уступе якобы для отдыха.

Он знал, что для подъема в гору нужно минимум три точки опоры. Рука и две ноги или две руки и нога. В случае потери одной из точек опоры альпинисту легче сохранить равновесие: быстро изменив положение тела и найдя другой захват. При лазании с двумя точками опоры и потери одной из них, сохранить равновесие практически невозможно. Продавец пуговиц впрочем бывало висел лишь на одной руке и только чудом не сваливался вниз, в пропасть, о которой любила говорить Анна.

Федор заерзал в коляске и захныкал. Почти сразу заплакал, а через несколько секунд заорал. Проходящие мимо мамочки и нянечки с колясками и разновозрастными детьми качали головой и возмущенно пристально смотрели на неопытного отца. Будто бы их дети и подопечные никогда не плакали и уж тем более не орали.

Алексей вышел из письма и взял Федора на руки. Тот сразу замолчал. Малыш хватал папу за волосы и весело смеялся, когда Алексей вертел головой, чтобы высвободить волнистые светлые пряди из ручек сынка. Письмо пришлось убрать, но оно продолжало греть сердце и затуманивать голову. Так и дошли до детской площадки.

Свежий весенний воздух, наполненный ароматом первых цветущих деревьев, нежного молодого газона и проснувшейся земли приправился запахом краски. Такой микс сравним с салатом из огурцов, помидоров и редиски с мелко порезанным зеленым лучком, укропом и петрушкой, заправленным ароматным горчичным маслом и выложенным на тарелку, недостаточно прополосканную от средства для мытья посуды. Родители, выгуливающие детей на площадке, то и дело принюхивались и смотрели по сторонам в поисках покрашенных объектов. А они тихо прятались от глаз за кустами сирени — на пяти скамейках, стоящих вдоль соседней аллеи, рядом с длинной клумбой, красовались таблички, предупреждающие об опасности всех, кто захочет присесть на них.

В нежном возрасте Федора самое разумное и адекватное занятие на детской площадке было катание на качелях. Качели были сделаны специально для малышей — удобное сидение хорошо защищало ребенка со всех сторон. Выпасть из него было невозможно. Матери давно оценили преимущества этого развлечения и постоянно стояли мыслями в очереди, хватая детей в охапку, всякий раз, как освобождались качели. Алексей не мог сосредоточиться на прыгающих в качели и выпрыгивающих оттуда не без помощи матерей, бабушек и нянь детей. Он быстро понял, что Федору сегодня не суждено испытать радость от одурманивания вестибулярного аппарата. Делать три дела продавцу пуговиц, как впрочем и любому нормальному мужчине, было довольно сложно. Алексей планировал свою работу, веселил, сидящего у него на руках Федора и этого было вполне достаточно. Но Федор так не считал. Алексею пришлось придумать для него другое, не менее интересное занятие. Он посадил малыша в песочницу.

Для ребенка важно общение и с мамой и с папой. Важно, кроме всех понятных причин, и потому, что самой природой продумано гармоничное развитие малыша под пристальным присмотром мамы, которая, по идеи глаз не отрывает от любимого дитятки, и под мужским прищуром, когда можно и немного упасть и залезть в грязь и слегка поесть песка. Такое оригинальное сочетание дает возможность ребенку что-то поделать самостоятельно и при этом выжить.

Федор запустил ладошки в песок и вроде бы ничего такого эдакого не замышлял. Он поднимал руки и снова зарывал их в песке. Алексей понаблюдал за однообразной игрой сына и тут же утомился. Недалеко от скамейки, на которой он сидел, стояла большая тумба на одной ножке. Тумба была со стеклянной дверкой, которая легко открывалась поворотом маленького ключа, торчавшего из скважины. Внутри лежали книги. Их приносили сюда люди, меняясь, освобождая свои полки от ненужной литературы или желая поделиться с другими радостью от чтения понравившихся им произведений.

Алексей подошел к тумбе, взял первые попавшиеся три книжки и поспешил снова наблюдать за сыном.

Игра Федора сменилась. Он ел песок. Чужие мамочки хором сообщили об этом Алексею.

— Папаша, вы что ж за сыном не смотрите? Он ел песок!

— Хм. И много песка он съел? Вы не заметили сколько килограмм примерно?

— Вам что все равно? Да это же прямой путь к кишечным инфекциям, к глистам! Да у него песок во рту! Вы что не слышите, как он скрипит?

Алексей взял ребенка на руки, достал из коляски салфетки и бутылочку с водой. Началась гигиеническая процедура очищения полости рта.

— Ну что? Понравился песок? Гадость, да? Фу, как скрипит на зубах! Гадость! Нельзя этого делать!

Мамочки продолжали возмущаться и рассуждать о мужской природе, об отцах и о сильной половине человечества в целом.

— Дорогие женщины! Без паники! Ответьте мне на один вопрос! Кто из вас не знает, какой на вкус песок? А кроме песка, какие на вкус волосы, земля, бумага и пластмасса, дерево, металл и стекло, ткани, меха, губная помада, крем для лица и лосьон для тела, смола, воск, резины, батарейки? Каким образом вы знаете вкус всех этих совсем не съедобных вещей?

Федор опять оправился в песочницу, а Алексей уже в тишине сел на скамейку, полистать книги. Тихое шуршание, с помощью которого женщины обсуждали Алексея, было почти не слышно и оно не обязывало обращать на себя внимание.

Продавец пуговиц снял тонкий пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Пиджак повис на коляске, предварительно выложив из себя листок Алексея. Рубашка села свободнее, перестала давить на горло. Так было гораздо удобнее гулять с ребенком. Хорошо еще, что правило Алексея всегда ходить в галстуках наполнилось таким большим количеством исключений, что само правило стало исключением.

На всех многочисленных рубашках Алексея было ровно десять пуговиц: (не в смысле что их могло быть девять с половиной или пять с четвертью, а в смысле, что десять — это круглое, как и большинство пуговиц, число) две на манжетах и восемь спереди. Причем восьмую он пришивал сам. На всех рубашках, как известно, традиционно их семь. Вот Алексею и приходилось, каждый раз пришивать еще одну, потайную пуговицу. Зачем он это делал, едва ли сам мог объяснить. Восьмая пуговица просто была ему нужна. Причем она должна была ничем не отличатся от остальных. Сначала Алексей находил в своем магазине близняшку, но потом понял, что восьмая пуговица все равно была, как чужая, приемная дочка. Выходило, что самая главная пуговица — не соответствует своему статусу. Пришлось изменить тактику. Алексей отпарывал седьмую пуговицу, пришивал ее на место восьмой, а седьмую заменял практически первой попавшейся на глаза. Да. Седьмая пуговица на всех рубашках была белой вороной. А почему бы и нет? Алексей любил и ее, потому что сам не сильно отличался от этой птицы-изгоя.