Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 2018

Обратившись еще раз к начальнице отдела кадров, преподаватель узнал, что документация медпункта школы тоже аккуратно сохраняется, но копаться в ней придется уже Дмитрию Николаевичу самому, потому что у кадровиков хватает дел и без исторических раскопок. Это Инюшкина совсем не расстроило, даже наоборот. Поэтому он с готовностью взял ключ от архива, отпер дверь и стал рыться в ящике с документами за нужный год.

Отчеты медпункта были подшиты в пухлую папку, но учитель практически без труда обнаружил требуемую бумагу. Медицинская сестра Воронина Ю. В. записала, что практикантку Попову (Октябреву) в 11.34 утра 10 декабря 1934 года вахтер Жженов О. О. и учитель труда Каретников А. В. принесли в бессознательном состоянии с урока рисования. Привести девушку в чувство или установить причину обморока не удалось, и медсестра вызвала «Скорую помощь», которая увезла Попову в больницу. В какую именно и что стало с девушкой дальше, сведений, конечно же, не было.

Инюшкин оказался в тупике. Через столько лет выяснить, в какую именно больницу увезли практикантку, было совершенно немыслимо. И даже если бы это каким-то образом удалось, больничные медицинские карты никто не хранит по 70 лет – это вам не школьный архив.

Учитель литературы тяжело вздохнул, но решил не расстраиваться, а подумать над проблемой чуть позже. Он аккуратно сложил бумаги назад в коробку, убрал ее на полку, вернул ключ кадровичке и пошел в учительскую – до урока оставалось еще минут десять, можно было успеть выпить чашку чая.

Но не успел он открыть дверь в учительскую, как услышал голос завуча, звенящий от сдерживаемого гнева:

– …Виталий Алексеевич абсолютно безответственно ведет классные журналы. Он считает, видимо, что заполнять их ниже его достоинства. Я уже неоднократно ему говорила, что таким отношением он подводит не только себя, но и других преподавателей… но Личуну плевать. Честное слово, мне уже надоело! Я пойду с этим вопросом к директору. Сколько можно, в конце концов?!

Людмила Викторовна явно сердилась не на шутку. Но ее слова натолкнули Инюшкина на еще одну мысль, которая не пришла в голову раньше, – Октябрева тоже должна была вести журнал! Он даже не стал заходить в учительскую, а сразу направился в библиотеку – именно там, в каморке, где хранился дневник, Дмитрий Николаевич видел стопки старых классных журналов. Нужный должен быть где-то среди них.

– Здравствуйте, Ольга Николаевна, – с порога кивнул учитель и улыбнулся чуть заискивающе. – Вы не будете против, если я снова суну нос в кладовку за шкафом?

Библиотекарь глянула на Инюшкина с легким любопытством:

– Нашли что-то интересное?

– Вроде того.

– Загляните. Только потом шкаф на место подвиньте.

– Непременно. Спасибо огромное.

В тесной каморке было совсем не так удобно, как в архиве, но зато и не так холодно. Перепачкавшись в пыли, учитель литературы в узком луче телефонного фонарика с трудом раскопал нужный журнал из кучи, наваленной на одной из полок.

1934–1935 гг.

4Б класс.

Классный руководитель – тов. Харитонова.

Практикант – тов. Октябрева.

Взяв документ, он выбрался в зал библиотеки и стал лихорадочно перелистывать слипшиеся, заплесневевшие и местами даже сырые страницы.

В журнале были только методические заметки, планы уроков и другая рутина. И только в самом конце, когда надежда уже практически растаяла, Инюшкин наткнулся на вложенный лист бумаги, исписанный детским почерком. Это оказалась объяснительная записка ученика 4Б класса Тимофея Потребенько. В ней непривычным для ребенка канцелярским слогом докладывалось о несчастном случае, происшедшем с тов. Октябревой 10 декабря.

Утром школьники вместе с учительницей рисования всем классом ходили на Советскую площадь смотреть взрыв собора. Уже когда разбился колокол и все стали хлопать в ладоши, Инесса Ивановна неоднократно повторяла:

– Теперь, ребята, мы наконец отметим настоящий большевистский Новый год!

Вернувшись в школу, учительница попросила сделать рисунки на тему предстоящего праздника и пообещала, что и сама нарисует такую же иллюстрацию. За 10 минут до конца урока Инесса Ивановна потеряла сознание. Тимофей как председатель совета отряда призвал товарищей не паниковать и позвал на помощь учителей. Те отнесли товарища Октябреву в медпункт. Школьная медсестра не смогла привести практикантку в чувство, после чего была вызвана карета «Скорой помощи», и по приезде вышеозначенной санитары забрали тов. Октябреву и увезли в больницу «Скорой помощи» № 3.

Однако пионеры обнаружили на учительском столе странный рисунок, нарисованный тов. Октябревой. Было решено показать его медсестре, потом пионервожатой и наконец учителям. Интереса рисунок не вызвал. В итоге третьеклассники решили, что приложат рисунок к журналу с пояснительной запиской.

Закончив читать, Дмитрий Николаевич лихорадочно перелистнул несколько страниц журнала и нашел рисунок, о котором, видимо, и шла речь. То, что он на нем увидел, повергло преподавателя в трепет, и по спине стали расползаться ледяные мурашки.

На первый взгляд в рисунке не было ничего необычного – с виду раскрашенная разными цветами снежинка. Однако чем дольше Дмитрий Николаевич ее рассматривал, тем больше убеждался, что с ней что-то не так.

Линии, из которых состоял рисунок, были неоднородными и больше походили на паучьи лапы. Все штрихи были словно покрыты ворсинками, каждая из которых шевелилась в своем собственном ритме, нагоняя дурноту.

Да и вообще в этой снежинке не было привычного изящества и симметрии. Каждый изгиб, каждое соединение странно дисгармонировало. Казалось, что все детали переломаны и соединены в злом, болезненном, ненормальном порядке.

Кусочки этой непонятной мозаики Октябрева выкрасила в разные тошнотворные цвета. Притом сделано это было карандашами, хотя в пояснительной записке Тимофея Потребенько говорилось, что рисовала учительница пером (эта фраза была даже несколько раз подчеркнута. Видимо, для третьеклассника это был еще один странный факт). Но следов чернил на бумаге не оказалось.

Цвета между собой тоже не сочетались. Инюшкин бы сказал, что они противоречат друг другу, хотя подобное утверждение совсем не подходило к рисунку.

Если бы преподавателя спросили, какое впечатление у него вызывает эта снежинка, он бы не задумываясь сказал, что она больна. Или мутировала. Яркие пятна краски расползались по листу замершими червяками. Смотреть на них было неприятно.

Дмитрий Николаевич не мог сказать, как долго он разглядывал странный рисунок Инессы Октябревой. Изображение затягивало и отталкивало одновременно, совершенно искажая не только чувство времени, но и все остальные ощущения. В конце концов у Инюшкина начала кружиться голова, а виски сдавило тисками. Ему пришлось зажмуриться и приложить усилие, чтобы опустить руку с изображением.