Александр Мазин - Право на месть

И, присмотревшись к гостю, обрадованно воскликнул:

– Я вспомнил тебя! Ты – Ласковин!

Поднявшись из-за стола, он широко улыбнулся, развел руки, словно желая заключить гостя в объятия.

– Рад, очень рад, что заглянул! Много наслышан о твоих подвигах! Я ведь послеживал за тобой, послеживал! Рад!

Ласковин не встал, и хозяин тоже опустился в кресло.

– Не хуля скажу,– произнес он доверительно.– В Потмакове я ошибся. Не нашлось в нем нужной крепости. А вот ты… Ты, Андрей Александрович,– тот, кто нам нужен. Слышал, тебя в городе Спортсменом зовут?

– Некоторые зовут,– кивнул Ласковин.– Но для вас, отец Серафим, у меня другое имя.

– Какое? – предчувствуя нехорошее, настороженно спросил бывший священник.

Ласковин поднялся. Владлен Петрович тоже вознамерился встать, но рука гостя легла ему на плечо и принудила остаться сидеть.

Наклонясь к уху похолодевшего от страха расстриги, Ласковин шепнул:

– Инквизитор!

– Здесь везде охрана,– севшим голосом предупредил Владлен Петрович. И, от страха перейдя на «вы»: – Если вы что-нибудь мне сделаете, то… то…

– Нет,– усмехнувшись одними губами, произнес Ласковин.– Ничего не будет.

Рука его соскользнула с жирного плеча расстриги, и сложенные щепотью пальцы несильно ударили пониже нагрудного кармана Грушина.

– Ал, ал… – ловя ртом воздух, просипел Владлен Петрович.

Ласковин отошел на шаг и холодно наблюдал, как вместе с болью выдавливается жизнь из жирного тела предателя.

– Отец… Его…

Лицо расстриги побагровело, налилось дурной кровью. Смерть уже поглаживала его по щекам.

Андрей повернулся. Теперь он мог уйти. Но медлил. Он понял, чего добивался умирающий. Чего он уже добился двумя невнятными словами.

Отец Егорий. Он бы простил.

– Я – не он! – возразил Ласковин.

«Но он теперь часть тебя,– возразил кто-то внутри.– Он теперь часть Бога. Твоего Бога!»

Ласковин остановился. Да, все правильно. Отец Егорий действительно был с ним. Здесь. И оказавшийся на грани небытия расстрига увидел…

Андрей прикрыл глаза и медленно выдохнул.

«Ладно,– согласился он.– Пусть будет. Пусть живет. Вот тебе первая жертва».

Расстрига глубоко вздохнул и обмяк. Но это был обморок. Не смерть.

Ласковин вышел из кабинета, притворив за собой дверь.

Молча миновал приемную, спустился вниз, без единого слова принял от охранника оружие и вышел на воздух.

«Лето,– подумал он, глубоко вдохнув запах влажной листвы.– Холодное лето».