Джеймс Реннер - Затворник с Примроуз-лейн

– Это коробка с привидениями? – спросил Дэвид.

– Да.

– Да ладно!

Но Фрэнки не смеялся.

– Да брось ты!

– Слушай, все, что я знаю, – пока мы держали коробку здесь, творилась какая-то хрень. Может, дело в коробке. Может, нет…

– Точно, – сказала Синди.

– Но когда мы закрыли ее и вынесли из комнаты, все прекратилось.

– Например? – спросил Дэвид.

– Типа, захочешь испортить воздух, а вдруг наложишь в штаны, – сказал Фрэнки.

Дэвид прыснул, и все трое хохотали, пока у Дэвида не заболело в боку, а у Фрэнки не выскочила сопля из носа.

– Когда я открыла коробку, у меня началась сильнейшая головная боль, – сказала Синди, и взгляд ее на секунду затуманился. – Той ночью мне приснилось, что меня трогает мужчина.

Фрэнки не удержался от смешка.

– А утром у меня случился выкидыш.

– Господи Иисусе, Синди! – воскликнул Фрэнки. – Это уж слишком. Слишком.

– В моей спальне есть место – постоишь в нем, и потом неделю будешь пахнуть дешевым мужским одеколоном.

– А с тобой что случилось, Фрэнки? – спросил Дэвид, стараясь избавить свое воображение от картины, которую нарисовала Синди.

Фрэнки пожал плечами.

– Всякое, – сказал он. – Меня избил до полусмерти какой-то бродяга, а в полиции мне потом сообщили, что он слепой, это официально зафиксировано, к тому же сам еле двигается. Однажды утром я проснулся и увидел, что моя собака подавилась собственным языком. Допустим, все это череда случайностей. Но в этой коробке скрыт Мрак – по-другому не скажешь. Ты ощущаешь его. Как будто что-то давит тебе на грудь. Я думал, что у меня начинается депрессия или вроде того. Но когда я закрыл коробку и убрал ее, – Фрэнки подпрыгнул и развел руки, – та-дам! Здоров, как лошадь.

– Серьезно, Дэвид, оставь коробку в покое, – сказала Синди.

И тогда Дэвид сделал глупость, которая никому другому и в голову бы не пришла: он забрал коробку домой.

Коробка весила 78 фунтов, и 145-фунтовому Дэвиду пришлось помучиться, чтобы сначала, забравшись на стремянку, снять ее со шкафа, а затем отволочь с восьмого этажа Вестерн-резерв-билдинг на парковку к своему «санденсу». По пути домой он чувствовал, как дополнительное утяжеление багажника влияет на поведение автомобиля на дороге. Машина не слушалась его. Ее заносило. На хайвее он никак не мог встать в общий поток или выехать из него – в нужный момент машина медлила. Как будто на заднем сиденье расположилась команда борцов сумо.

Он затащил коробку в их квартиру на первом этаже и с глухим стуком водрузил на стол в крохотной кухоньке. Элизабет позвонила ему, чтобы предупредить, что остается после работы – разобраться с планами уроков. Последние несколько месяцев такое случалось все чаще и чаще, но он и не думал сомневаться, там ли она на самом деле, где говорит. Сейчас он остался наедине с секретами, таившимися в коробке.

В животе крутило от волнения. То же самое он чувствовал, открывая новый роман Роберта Маккаммона или Ричарда Паттерсона, – волнение от близости тайны. Только сейчас все было гораздо круче. Он будет первым, кому откроется эта тайна. Конечно, Фрэнки и Синди просмотрели содержимое коробки, и оно навело их на какие-то мысли – но это их мысли, не его. История, которую эти бумаги расскажут Дэвиду, будет уникальной, неповторимой.

Коробка открылась со звуком, похожим на еле слышный вздох.

– Помните, что вы сказали мне при нашем знакомстве? – спросила доктор Поподопович, худая женщина, восседающая за столом из красного дерева.

– Да, – ответил Дэвид.

– Тогда вы понимаете мою озабоченность.

– Я ничего не чувствую.

– Значит, будем избавляться от этого постепенно.

– Сколько времени это займет?

– Три месяца.

– Нет.

– Это не аспирин, – сказала она. – Это гораздо ближе к героину.

– Вы говорили, от синдрома отмены я не умру.

– Дэвид, вы можете дойти до такого состояния, что захотите умереть.

Ее звали Афина Поподопович. Она одевалась в наряды с узором «пейсли», которые не производили с конца 60-х. Бог знает, где она их покупала. Когда-то доктор Поподопович работала консультантом и кем-то вроде няньки у достаточно известной рок-группы. За годы, прошедшие с тех пор, как они занимали вершины хит-парадов, рокеры стали трезвенниками. Афине Поподопович не надо было объяснять, что значит «покатиться под откос». Она была рядом с Дэвидом после Брюна. Была с ним и после того, как Элизабет покончила с собой. Она поставила его на ноги. До сих пор он всегда следовал ее советам.

– Вы рискуете свести на нет все, чего мы достигли, – сказала она чуть жестче, чем обычно. – Если ваш организм вновь не научится вырабатывать вещества, нужные для формирования положительных эмоций, вы можете очень быстро впасть в жесточайшую депрессию. Такой удар сделает вас зависимым от лекарства на всю жизнь. Боюсь, в подобном состоянии вы можете выкинуть какой-нибудь фортель. Честно говоря, я беспокоюсь и за Таннера.

Последние слова его задели.

– Таннер поживет с моим отцом, пока я не приду в норму. В любом случае меня не будет в городе, я работаю над статьей.

– Куда вы едете?

– В Беллефонт, Пенсильвания. Рядом с колледжем.

– Мне казалось, человек, о ком вы пишете, был из Акрона.

– Никто не знает, откуда был Старик с Прим-роуз-лейн. Известно, что умер он в Акроне. Но поддельное удостоверение получил в Беллефонте. Так что с этим городом его что-то связывало.

– Плохая идея – в состоянии абстиненции ехать в незнакомое место.

– Почему? Что, дома меня меньше будет ломать?

– Здесь вы в пяти минутах от больницы. И здесь вы все вокруг знаете. А там – что, если потеряетесь? Вы слышали когда-нибудь о диссоциативной фуге? Это когда человек испытывает настолько сильный стресс, что его мозг перезагружается, и он забывает, кто он такой, – случается, что навсегда.

– Какова вероятность того, что это случится со мной?

– Ривертин – новый препарат. Лучшее, что у нас есть для лечения посттравматического синдрома, но многого мы о нем еще не знаем. В частности, о побочных эффектах при резком прекращении курса. Может возникнуть, в частности, такая вещь, как гипнагогическая регрессия – эпизодическая память, можно сказать, «флешбэки», «обратные кадры», интенсивные вспышки воспоминаний. Сопровождается все это крайне неприятными ощущениями, приходится заново переживать свое прошлое.

– Помнится, вы еще говорили, что я с вероятностью где-то девяносто пять процентов стану от ривертина бесплодным. А у меня четырехлетний сын.

– И в чем же мое утверждение было ложным?

– Простите, – сказал он. – Но из-за отсутствия эмоций я ощущаю себя калекой.

– Вы уже прекратили его принимать?

– Нет.

Афина покачала головой: