Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

У меня есть основания предполагать, что вращение этого внешнего круга время от времени возмущается неизвестными мне причинами, основанными, однако, на чисто физических феноменах. Далее, Внешний круг является психическим по своей сути, однако имеет и физический характер. Чтобы проиллюстрировать это, я вновь обращусь к электричеству и скажу, что так же, как электричество оказалось для нас совершенно непохожим на все предыдущие представления о материи, так отличается от них и Психический, или Внешний круг. Тем не менее, он остается физическим по своему происхождению, и в том смысле, как физично электричество, так физичен в своих основах и Внешний, или Психический круг. Для наглядности скажем, что он относится к Внутреннему кругу таким же образом, как сам Внутренний круг – к верхним слоям воздуха, и как воздух, каким мы знаем этот газ, – к воде, а вода – к твердой материи. Понимаете, к чему я клоню?

Мы закивали, и Карнакки продолжил:

– Ну, а теперь, прямо к тому, к чему я подвожу вас. Я предполагаю, что чудовищные облака в миллионы миль длиной, плавающие в Психическом, или Внешнем кругу, порождены элементами этого круга. Они представляют собой колоссальные психические силы, рожденные элементами этого круга, точно так, как осьминог или акула рождены природой моря или воды, а тигр, как и любая другая физическая сила, рожден на грани земли и воздуха.

Далее, физический человек полностью составлен по природе своей из элементов земли и воздуха, к которым я отношу солнечный свет и воду – и некоторых добавок! Иными словами, без земли и воздуха он просто не может существовать! Или, выражая ту же мысль несколько иначе, воздух и земля сами рождают материи его тела и мозга, а потому, возможно, и всю махину интеллекта.

Теперь приложим ту же линию рассуждения к Психическому, или Внешнему кругу, настолько, впрочем, разреженному, что я могу лишь приблизительно приравнять его к нашему пониманию эфира, и, тем не менее, содержащему все необходимое для производства некоторых фаз развития силы и интеллекта. Однако эти элементы пребывают в форме, столь далекой от материи, как эманации запаха далеки от самого запаха. Равным образом способность Внешнего круга производить силу и разум обнаруживает не больше сходства с животворной способностью земли и воздуха, чем материя его напоминает материю нашей планеты. Надеюсь, выражаюсь понятно.

Итак, мне кажется, что мы пришли к представлению об огромном психическом мире, порожденном миром физическим, лежащим вовне относительно нашей планеты и полностью объемлющим ее, за исключением дверей, о которых я надеюсь рассказать вам в другой вечер. Этот колоссальный психический мир Внешнего круга рождает, если я могу воспользоваться этим термином, собственные психические разумы и силы, чудовищные по своей сути и благие, точно так же, как этот мир рождает свои физические силы – людей, животных, насекомых и так далее, благих и злых.

Чудовищные сущности Внешнего круга настроены враждебно по отношению ко всему, что мы, люди, считаем благом, точно так же, как акула или тигр враждебны в физической области ко всему, что желательно людям. Они хищны по природе – так как хищна всякая позитивная сила. Их желания в отношении нас несравненно более жутки для наших умов, чем показалось бы овце наше вожделение к ее плоти, будь она чуточку разумной. Они грабят и разрушают, чтобы удовлетворить свою похоть и голод, точно таким же образом, как удовлетворяют эти свои потребности все прочие формы бытия. И желания этих монстров в основном, если не всегда, направлены на психическую сущность человека.

Вот собственно и все, что я могу сказать вам сегодня. Однажды я соберусь и расскажу вам о великой загадке Психических дверей. А пока, удовлетворил ли я ваше любопытство, Доджсон… хотя бы отчасти?

– И да, и нет, – ответил я. – Вы положили первый кирпич, однако у меня осталось еще десять тысяч вопросов, ответы на которые мне хотелось бы знать.

Карнакки поднялся.

– Вон отсюда! – любезным тоном произнес он привычную формулу. – Убирайтесь! Я хочу спать.

И, по очереди обменявшись с ним рукопожатием, мы вышли на тихую набережную.

Пароход «Лондон Сити», 4 марта

Видите ли, на моем корабле случается иногда, что женщин одолевает желание взбрыкнуть против правил, и тогда они просят меня провести их драгоценности в обход таможни. Раз иди два я отвечал им согласием и не всегда сожалел об этом. Дело в том, что на свете встречаются леди более честные, чем согласно общим представлениям о дамской природе может быть честной женщина.

Впрочем, я придерживаюсь общего правила отвечать отказом на подобные просьбы, ибо не следует смешивать дело и удовольствие; кроме того, я не советовал бы полагаться на женщину, когда приходится разделять с ней секреты. Она нередко проявляет излишнюю наклонность следовать собственным представлениям о честной игре.

Нет, конечно, не стоит утверждать, будто дамы не умеют хранить тайну. Женщина способна на это. Она может хранить тайну до тех пор, пока не поседеет сам Старина Ник, то есть, дьявол, – если это устраивает ее. Но в этом и вся загвоздка! Невозможно сказать, когда ей взбредет в голову перестать держать язык за зубами. И если она вдруг сочтет, что ей выгоднее заговорить, чем молчать, то снимет крышку со своей кастрюльки и выпустит из нее тайну на волю, вне зависимости от того, в какую дыру тебя может отправить это деяние.

Тем не менее, я никак не могу запретить себе заводить дружеские связи во время путешествий с одного берега пруда на другой. Возьмем, к примеру, миссис Эрнли, симпатичную молодую вдову, американку и обладательницу кучи долларов, проявившую ко мне приязнь с самого первого дня плавания.

Я заметил эту особу в тот самый момент, когда она поднялась на борт, и немедленно отдал распоряжение главному стюарду посадить ее за мой стол. Должность капитана дальнего плавания всегда предоставляет подобные мелкие возможности скрасить долгие вахты, ничтожное жалованье и внушительную ответственность!

Мы великолепно поладили, и поскольку при миссис Эрнли не было кавалера, я принял ее под свое покровительство.

Вот и тогда она находилась вместе со мной на нижнем мостике, считая, что помогает мне «стоять вахту», а на самом деле мешая. Ибо как я мог заниматься работой, когда она стояла рядом, смотрела на меня, и рассказывала совершенно невозможные вещи об «аммериканцах» – с бесхитростностью, казавшейся не совсем благопристойной, но, тем не менее, только казавшейся?

– Я накупила в Париже и Лондоне уйму всякого барахла, – сообщила она мне, – и теперь боюсь, что в Нью-Йоркской таможне на меня посмотрят очень кисло. А как вы считаете, капитан Голт?