Марьяна Романова - Остров Смертушкин

– Смерти везде много, – вздохнула Лариса, которая за годы существования с сестрой приучила себя не раздражаться на нее даже в такие моменты, когда та пыталась украсть кусочек законной беззаботной радости. – Это нормально. Одни люди рождаются, а другие – умирают.

– Здесь умирают не от старости, – упрямо бубнила Настенька. – К старости душа устает и улетает легко. Здесь молодые умирают. Их души сопротивляются, не хотят верить. И остаются привязанными к этой земле. Здесь всё кишмя кишит такими душами. Недобрыми, неупокоенными.

Лариса привычно сканировала окружающих мужчин взглядом опытной куртизанки. Вон тот седой господин с волнами аккуратно уложенных волос, в дорогом льняном пиджаке и с золотым «ролексом» на загорелом запястье – очевидный жиголо. Профессионал – по его маслянистому присахаренному взгляду понятно, что занимается он этим не от нужды, а из-за искренней любви к искусству. Перехватив ее взгляд, он еле заметно отсалютовал бокалом, но не сделал попытки к сближению – тоже наметанным взглядом сразу приметил «коллегу».

А вот тот упитанный немец в смешных круглых очках, прячущий сгоревшие плечи под выцветшей байкерской футболкой, – женат. Ищущий приключений взгляд, внимание приковано к попам молодых девиц, обтянутых яркими шортами, подвижным и упругим. Он ищет готовность пойти на любой зов и радостно отозваться на любое приветствие, а сам оставил в гостиничном номере уставшую от солнца опостылевшую фрау, которая искренне уверена в том, что ее муж пошел пропустить кружечку темного пива в пивной с видом на пустой вечерний пляж.

Двадцатилетний Аполлон с выпуклыми мускулами и беловатыми волчьими глазами, так красиво подчеркнувший загар светлой майкой – гей. Его призывная улыбка и кокетливое поигрывание бровью не означают ничего, кроме страсти к игре. Он еще слишком молод и воспринимает человеческие отношения сложносочиненной схемой, в которой непременно есть победители и проигравшие. Ему льстит женское внимание, он готов бесконечно подыгрывать, коллекционируя чужие сердца.

А печальный европеец средних лет с залегшей под глазами синевой, который заказывает уже пятый бокал сухого вина без закуски, приехал сюда в надежде справиться с разочарованием. Но, к сожалению, от себя не убежишь. Тяжелый груз так и остался при нем.

Единственный, кто привлек внимание Ларисы в этой карнавальной суете, был статный рыжеволосый мужчина в простой белой рубашке. У него была такая обезоруживающая улыбка, что за ним хотелось пойти на край света, даже не выясняя подробности его социального статуса и состояния банковского счета (а подобные экземпляры в жизни Ларисы встречались один раз на миллион). Однако сразу было понятно, что в деньгах этот человек не нуждается, хотя богатство он никак не выпячивал. Но деньги – это тоже энергия, это особенный запах, и Лариса хорошо умела его ощущать. Провести ее было практически невозможно.

Британец, а это наверняка был британец, заметил, что она издалека его рассматривает, и не отвел взгляд. Теперь его улыбка принадлежала только ей. На одно мгновение Ларисе даже показалось, что нет вокруг ни этой разношерстной толпы, ни унылой сестры, вещающей о смерти, – только они вдвоем.

– У тебя за спиной мертвые стоят, – глухой голос Насти вернул ее в реальность. – Почему они выбрали именно тебя?

– Прекрати говорить гадости! – Лариса немного повысила голос, как будто напротив нее сидела не молодая женщина, а капризный подросток.

Однако Настенька не отличалась ни повышенной эмпатией, ни сочувствием к чужим границам дозволенности. Никогда не могла вовремя остановиться.

– Я говорю правду. Если бы ты тоже умела их видеть, ты бы поняла.

– Хватит!

– Здесь полно людей. Но выбрали они почему-то именно тебя. Но почему? Почему ты? Почему? – Настя нахмурилась и принялась едва заметно покачиваться из стороны в сторону – она всегда так делала, если глубоко задумывалась.

– Давай вернемся в отель. Тебе надо принять таблетки.

– Я не сумасшедшая, – сжала бескровные губы сестра. – Просто вижу больше вас. Их двое. Двое мертвецов. Женщина и мужчина. Женщина говорит: ее живьем на куски изрубили. А у мужчины глаза вырваны. Черные дыры вместо глаз и кровь на щеках.

– Ну всё, мне это надоело.

Ларисе было жаль уходить. Вечер только начинался. Привлекший внимание рыжеволосый мужчина в белом теперь откровенно рассматривал ее. Он мог бы стать прекрасным курортным приключением.

Но перед глазами стояло измученное лицо матери. «С Настей точно всё будет в порядке? Ты не оставишь ее там одну»?

И Лариса обещала: нет, она ни на шаг не отойдет от сестры.

– Ты столько раз пыталась взять ее с собой, но ей нигде не нравилось. Боюсь, это будет бесполезная трата денег.

– Там ей понравится. Это небольшой остров, вокруг только океан. Там нет ничего, что ее раздражает. Ни людских толп, ни городов. Психиатр Валерий Климентьевич говорил, что ей полезно иногда менять обстановку.

– Если Настю оставить, может что угодно случиться. – Мать состарилась гораздо раньше времени, которое природа отводит женщине на самоощущение взрослеющей богини, даже ее голос был каким-то выцветшим, лишенным жизненных сил. Так часто происходит с теми, у кого за спиной мрачным ангелом-губителем стоит неисчерпаемая беда. – Она может повеситься. Она уже пыталась, ты же знаешь.

– Знаю, – глухо вторила Лариса.

– Ее могут обмануть. Она может потеряться. Обещай, что даже если она будет раздражать тебя, ты ее не оставишь. Будешь помнить об ее… особенностях.

В номере Лариса заставила сестру принять успокоительное. Привычно истолкла таблетки в крошево и замешала в заранее заказанном молочном коктейле. Настя капризничала, хмурилась и даже упрямо отодвигала руки сестры. Это тоже было частью ритуала. Настя не считала, что нуждается в медицинской помощи. И даже десять лет назад, когда ее, подростка, нашли тщательно рассматривающей промасленную веревочную петлю, которую она привязала к люстре, даже тогда Настя удивленно таращилась на бьющуюся в истерике мать, которой тот вечер добавил щедрую порцию седых волос. И на пожилого психиатра, приехавшего по вызову. И на любопытную соседку-сплетницу, которая под предлогом: «Не нужна ли вам помощь?» зашла погреться у огонька чужой беды.

Настя искренне не понимала, почему ее поступок стал причиной этого нервного переполоха, почему все так расстроились, почему ее собираются лечить таблетками, от которых голова становится тяжелой, а мысли медленными и вязкими. Она уверенно отвечала психиатру:

– Да, я решила пойти дальше.

– В смысле, покончить с собою?

– Вы это так называете. Но я точно знаю, что смерть – это не конец. И уж тем более не конец себя. Может быть, я как раз хотела не покончить с собой, а наоборот – начать себя.