Фрэнсис Хардинг - Песня кукушки

Он приветливо улыбнулся Вайолет. Эта улыбка промелькнула и угасла, словно луч солнца зимой. Секундой спустя его лицо снова выглядело потерянным.

— Эльская красавица, — произнес он. Интонации были странные. В них не слышались нотки флирта или галантности. Он говорил так, будто представлял ее кому-то.

— Джек, — произнесла она, — еле тебя нашла. Новый уголок?

— Да. — Вспышка улыбки. — Привычная игра. Все твердят полиции, что они должны покончить с азартными играми, так что им приходится «находить» старый угол. Теперь пару недель они будут притворяться, что не знают о новом. Но ты же не ищешь сенсацию?

— Это не моя игра. — Вайолет не улыбнулась Джеку, Триста это заметила. Но она говорила тише обычного. Прислушиваясь, Триста испытала странное чувство, будто эти двое людей не глядя перемещаются по комнате, полной хрупких вещей. — Послушай, Джек. Твой угол может обойтись без тебя полчаса. Пойдем прогуляемся вдоль реки.

Джек бросил взгляд на Пен и Тристу, потом снова взглянул на Вайолет.

— Сестры Себастиана, — ответила она на его немой вопрос.

Он опустил взгляд и медленно кивнул. Вчетвером они шли вдоль реки по бетонному променаду, наблюдая, как закатные лучи окрашивают Эл в медный цвет. Этим поздним вечером здесь дышали воздухом и другие семьи: матери толкали коляски, гувернантки выгуливали выводок детей. Джек ничего не говорил. Он ждал. Триста начала думать, что он все время ждет, словно каменистый пляж, смирившийся с тем, что на него вот-вот нахлынет прилив.

Когда Вайолет снова заговорила, ее голос был на удивление неуверенным:

— Письма, Джек. Письма, написанные его почерком. Они давно уже приходят, и на них всегда стоит свежая дата.

— Письма к тебе? — Джек бросил взгляд на нее.

— Нет, — ответила Вайолет. — К его семье.

— Скажи им позвонить в полицию, — быстро произнес Джек. — Это ловушка. Наверняка в письмах идет речь о деньгах?

Вайолет втянула щеки, потом словно бросилась в омут головой:

— Я полагаю, нет шансов, что…

— Нет, — обрубил Джек с печальной категоричностью, и это прозвучало так, словно закрылась крышка гроба. — Нет, Вайолет, прости. Я там был. — Он взглянул на Тристу и Пен. — Вы и правда хотите поговорить об этом… сейчас?

Только теперь Триста поняла, о чем говорят Вайолет и Джек и что означают его последние слова.

— Вы были вместе с Себастианом на войне! — воскликнула Пен, явно пришедшая к такому же выводу. — Вы его друг?

Джек имел такой вид, будто он готов сделать что угодно, лишь бы избежать этого разговора, даже если ему придется спрыгнуть с аэроплана без парашюта.

— Да, Пен. — Вайолет ответила за него. — Джек был близким другом Себастиана, когда они вместе служили.

— Он был храбрым, правда? — спросила Пен, пытаясь поймать взгляд Джека.

Джек упорно отводил взгляд от девочек.

— Да, — подтвердил он, уставившись на свои туфли, и попытался улыбнуться. — Как в романах.

— Это Джек мне написал тогда, — добавила Вайолет, упреждая вопросы Пен. — Насчет Себастиана. Он также написал вашему отцу и прислал вещи Себастиана — портсигар и армейские часы.

Вот он, старый предмет раздора. Вещи Себастиана, которые он оставил Вайолет и которые Кресченты отказывались отдавать.

— Джек. — Голос Вайолет стал тверже. — Как выглядели его армейские часы? Опиши девочкам, пожалуйста.

— Наручные часы, — ответил Джек и теперь, когда разговор перешел в более безопасное русло, отважился взглянуть Пен и Тристе в лицо. — Их носили на запястье. Вы, наверное, слишком маленькие, чтобы помнить, но до войны на запястье носили часы… ну… только женщины. Мужчины пользовались карманными часами. Носить наручные часы было… все равно что надеть сережки… или браслет. Но во время войны некоторым офицерам и солдатам начали выдавать наручные часы. Так руки оставались свободными, видишь ли. Не надо было копаться в кармане. Сначала ими начали пользоваться военно-воздушные силы, потом пехота. Но те часы, которые были у нас, выглядели точно так же, как карманные, только у них был ремешок. Большие выпуклые циферблаты вот такой ширины и толщины — не такие, как носят сейчас.

— Похоже на то, что ты видела у Архитектора? — спросила Вайолет.

Пен кивнула, и Вайолет нахмурилась.

— Я так и знала! — пробормотала она сквозь зубы. — Я знала, что твой отец водит меня за нос! Все эти высокие разговоры о том, чтобы сохранить вещи Себастиана… а на самом деле он отдал часы Себастиана этому человеку!

Триста ощутила растущее возбуждение. Сорокопут сказал им, что Пирс отдал Архитектору какую-то вещь Себастиана. Если Вайолет права, теперь они знают, что именно.

— Не торопитесь! — тихо сказал Джек. — Может, этот ваш Архитектор сам служил в Европе и честно получил такие же часы.

— Хочешь поспорить со мной, Джек? — отрезала Вайолет. — Нет, чепуха. Джек, эти часы чем-то отличались от остальных? Какой-то особой приметой?

— Он заменил ремешок, — был ответ. — Черный на синий.

— Да, верно! — воскликнула Пен.

— О, и еще они неправильно показывали время. Должно быть, они остановились, и он не успел их завести, — добавил Джек.

В голове Тристы замаячила странная, мрачная идея.

— Ты случайно не разглядела, который час они показывали? — обратилась она к Пен.

Девочка наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Время вечернего чая, — сказала она секунду спустя. — Было как раз время обеда, но его часы показывали половину пятого.

— Половину пятого. — Джек повторил слова Пен почти шепотом. Потом опустил взгляд и прокашлялся. — Вайолет… половина пятого… В это время он…

Последнее предложение плавно перешло в молчание, как скрывается за углом катафалк, но все знают, куда он направляется. «В это время Себастиан умер».

— Когда… — Вайолет умолкла, облизала губы и снова заговорила: — Когда это случилось, часы сломались?

От этого вопроса Тристу затошнило. Он превращал смерть Себастиана во что-то реальное и физическое. Он не просто ускользнул за серый занавес, это была пуля, или взрыв, или обрушение туннеля — что-то, что могло изуродовать металл или повредить внутренности часов. Но Джек отрицательно покачал головой:

— Нет. Когда я отослал часы, они работали.

Триста вспомнила, что Сорокопут сказал о Себастиане: «Он не умер, но и не жив. Его просто… остановили».

Себастиана «остановили» в половину пятого где-то в далеком, промозглом несуществующем месте. На запястье Архитектора Пен видела часы, которые тоже остановились — точно в час смерти Себастиана. Триста не верила, что это совпадение. Она не знала, как связаны эти два факта, но чувствовала между ними нить в темноте, словно погрузившийся под воду якорь.