Шимун Врочек - 13 монстров (сборник)

Ешка не призналась, что слабеет с каждым днем. Чем дальше от Мариного урочища, от потерянного где-то бубна, тем меньше у нее сил. Мысли Ушкана теперь для нее закрыты. Тело тяжелее, неподъемнее, словно тянет ее к земле какой-то груз. Вот справят дело, изничтожат чужую нежить, и она назад вернется. Нет ей места среди людей.

Дождались темноты, которая настала скорее из-за черных туч. Верно, быть дождю. Ешка чувствовала, что непогода – ей враг. Воду только болотницы да русалки любят. А полуночницы в сухом месте прячутся.

Малой Боримирко снова принялся хныкать – уж очень боялся за брата. Велько прикрикнул на него. Ушкан тоже, того и гляди, слезы начнет точить – у него ж дороже себя никого нет.

Но свою хозяйственность в лесных скитаниях он не потерял – у тела кипчака осмотрел суму, разжился кресалом и сухим мхом. Вот и хорошо. Авось и у костра среди чужаков не утратит разум.

Когда вышли на дорогу, совсем стемнело.

Капли дождя, летя по ветру, секли Ешкино лицо. Впервые одежка показалась нужной, хоть как-то прикрывая тело. Но вот так и хотелось броситься в чащу, спрятаться у ствола ели на сухом пахучем опадне… Каждый шаг давался с трудом.

Кипчакский рожок словно вспорол ночь, и Ешка взмахнула рукой: скорее!

Вот оно, вражье логово: костер и сдвинутые кругом телеги. Отчего так разорались кипчаки, словно вороны над падалью? В их гортанных выкриках было столько злости, что ею, казалось, напиталась дождливая сырость.

Рявкнул голодный див.

Ешка, тихонько толкнув Ушкана в спину, показала: иди!

И отделилась от спутников, глядя им во след. Со стороны Велько и впрямь выглядел кипчаком: худенький, приземистый. А вот Ушкан… На голову, а то и две выше врагов. Как бы прежде времени не опознали в нем чужого… Ешка охнула. Там, где у людей было сердце, что-то кольнуло. А может, показалось, потому что рубаха совсем промокла… Кто знает.

Уж лучше бы Ешке остаться в мертвом урочище Мары и не быть вообще. Через какое-то время на нее выскочил Ушкан, с лицом белее молока, выпученными глазами. Как-то и не подумалось раньше, что ражий детина может не перенести зрелища дивьего пира. А как же Велько?

Ешка рванулась вперед.

Велько оказался у костра, схваченный за руку согнутым кипчаком.

Беда! Ешка приготовилась к бою. Не допустит она погибели храброго мальца.

Но Велько вдруг прянул к огню, упал на землю. Кипчак попытался удержать. Велько протянул руку в пламя. Вспыхнул рукав, а потом и кафтан. Кипчак отскочил, а Велько с тонким дитячьим криком, в горящей одежде, бросился на пировавшее чудище.

В тот же миг ярко, точно просмоленные, занялись перья. От рева чудища словно задрожала ночная тьма. Див дернулся, под его лапу попал пылавший Велько. Чудище забило крыльями, заставляя огонь полыхать еще сильнее.

Див рванулся из своих оков, оборвал цепи и пошел метаться, давя разбегавшихся в страхе кипчаков. А потом покатился по земле страшным огненным колесом.

Кто-то наткнулся на Ешку, но словно будто и не увидел, промчался мимо.

Движимая горечью и яростью, точно и впрямь была человеком, Ешка понеслась назад. Что она скажет малому?

Она нашла дрожавшего от сырости и холода мальца. И он сразу все понял. Лег на землю лицом вниз и не захотел откликнуться.

Где же Ушкан? Зря Ешка не напилась его крови, когда он сам подставил шею, винясь. Зря не растерзала его сразу, как увидела – почти не дышавшего, с драной спиной…

К утру Ешка, прикрывавшая своим холодным телом мальца, решилась. Она отведет его к людям. Отыщет Ушкана. Нет, не убить, а просто посмотреть на него. На человека, который хуже нежити.

– Вставай, Боримирко, – сказала она мальцу.

Он поглядел на нее пустыми глазами, в которых не было жизни.

Ешка затрясла худенькое тело – кожа да кости. Дышит, но не откликается. И не говорит ни слова. Долго пыталась вернуть душу мальца в тело, да где там…

И как полуночница не услышала конского топота и людских голосов? Про человека сказали бы – утоп в своем горе.

Меж деревьев показались всадники. Княжья дружина. И…

– Вот она! – дурным голосом заорал грязный Ушкан. – Это нежить, лесная тварь! Полуночница!

– Какая полуночница? – возмутился всадник с седой бородой. – Девка, полонянка кипчакская. С братишкой…

– Нежить она! Кровь людскую пьет! – не унялся Ушкан.

– Ты же говорил, что в Бога-на-Кресте веруешь? – грозно выкатил глаза бородатый. – Нет никаких полуночниц! И дивов нет!

Ушкан обеими руками стал стирать грязь с груди, показал заживший шрам:

– Верую! Вот он, крест! А она вправду кровь пьет! А див людей жрал!

С крупа коня одного из всадников слез старец в черном рубище, подошел поближе, рассмотрел Ешку, Боримирку, спросил, шепелявя:

– А малый-то этот, тоже лесная нежить?

– Нет, – честно ответил Ушкан. – Это Боримирко. Его с братом Вельком я подобрал в лесу. Кипчаки его село разорили…

– Ты Боримирко? – спросил старец.

Малец вдруг кивнул и заплакал.

– А эта… – старец указал на Ешку и строго глянул в глаза Боримирко: – Она вправду кровь пьет у людей?

Боримирко снова кивнул и прижался к Ешке.

– Слышал я о кровососах от святых людей. Они противу нашего Бога восстали. Но их можно упокоить, если переломать руки-ноги и проткнуть грудь деревянным колом. Засыпать землей, и если на этом месте через год не появится трава, знать, и в самом деле погребли кровососа.

Бородатый распорядился:

– Слышь, ты вроде Ушканом назвался? Бери, Ушкан, мальца и заботься о нем. Названым отцом ему будешь. И ступай отсюда, куда хочешь. Вот тебе на воспитание…

Отвязал с пояса и кинул на землю шитый золотом кошель.

Ушкан поднял его, плача, кланяясь и повторяя: «Верую!.. Воспитаю!..» Подойти к словно окаменевшей Ешке не решился, поманил Боримирко.

Малец, хныча, еще теснее прижался к полуночнице.

Два всадника спешились и со словами: «А ведь не врет, пес, и в самом деле боится к девке подойти», – оторвали Боримирко от Ешки.

Ушкан подхватил его и быстро скрылся за деревьями.

Старец вдруг оживился и приказал, посверкивая загоревшимися глазами:

– А ну, хватайте-ка ее да держите крепче! И это… огня разведите. Есть у меня святыня. Край плаща великого страстотерпца Иония. Пасть ей заткнем и воском зальем.

Ешка не шевельнулась. Для нее все кончилось гораздо раньше, когда она с родителями пошла в запретный Круг…

«Как поредел лес-то», – подумала Ешка и неспешно двинулась вперед. Она знала, что сейчас вперед мужиков отыщет деда Ушкана.

И точно – он сидел у пня, вытянув босые желтые ступни, перемазанные глиной. Во время «побега» кое-где распластал кожу, но кровь, видно, от старости не сочилась, запеклась на порезах. Синие губы старца выдували розоватую пену, глаза закатились под лоб. Грудь, не прикрытая разодранной рубахой, часто и хрипло дышала. На ней словно шевелился шрам в виде креста. Ушкан вдруг дернулся, стал пальцами хватать землю.