Шимун Врочек - 13 монстров (сборник)

Сначала было тихо. Потом что-то зашуршало в тумане, заскребло по гальке огромными когтями. К озеру вышел белоглазый дьявол. Тролль из-под моста. Его лапы и морда были измазаны алым. Тролль приподнялся, понюхал воздух, заметил мальчика и старика, стоящих на берегу. Стремительный прыжок! Дьявол оказался рядом. Внутри Тима шевельнулся страх, заставив дернуться, но старик железной хваткой держал его ладонь. Он отбросил свистульку и снял с шеи амулет. Голос матери продолжал уносить мальчика на волнах воспоминаний.

– Уж как я тебе, коту, за работу заплачу…

Тимка взлетает вверх, смеется, отец смеется вместе с ним, Тим падает в руки отца, но это уже руки Аленки. Она учит его ходить: отступает, присаживается на корточки, зовет его, а Тим ковыляет к ней, спотыкается, снова поднимается и снова идет к смеющейся сестре.

– Дам кувшин молока да кусочек пирога…

Воспоминания были мягкими, уютными. Теперь все будет хорошо. Теперь не нужно бояться и убегать.

Белоглазый приготовился ко второму прыжку, но сделать его так и не смог – старик выставил амулет перед собой. Монстр оскалился, пополз назад, как нашкодивший пес. Его задние лапы коснулись воды, он оглянулся. Бельма нащупали дом-плот и то, что было внутри. Все еще огрызаясь, он боком подполз ко входу, а секундой позже скрылся из виду.

Старик действовал быстро: оказался рядом с пологом, взялся за края массивной двери и с грохотом захлопнул ее, сверху нацепил еще один амулет, снятый с одежды, подул в трубку и высыпал ее содержимое на солому. Огонь схватился быстро.

В ушах Тима все звучала тихая колыбельная, без слов, только один мотив. Она успокаивала, придавала сил. Теперь все будет по-другому. Не хорошо и не плохо, просто по-другому.

Тим не чувствовал какой-то опасности, может быть, этот странный дедушка даже нравился ему. Они смотрели на дом-плот, объятый дымом. Внутри билось и в ужасе верещало существо.

Старик встал рядом. Рука все еще сжимала почерневший от времени амулет – выточенную из кости голову ворона. Его глаза затуманились, словно он смотрел вдаль и что-то вспоминал. Вспоминал, но не мог вспомнить. Наконец большой язык пламени вырвался из шалаша, зашипело, загукало, стало невыносимо жарко. Старик очнулся, потянул Тима, и они побрели прочь. Во мгле скрылось озеро, за ним – берег, последним исчез из виду пылающий дом-плот.

Осень разукрасила поселок в погребальные тона. Будто чья-то невидимая рука набросила темно-коричневую вуаль, заляпала грязью неказистые домики, магазины, дороги и заросшие бурьяном тропинки. Люди попадались тоже какие-то серые, безликие. Кто-то терся у обочины на велосипеде, кто-то толкал перед собой тачку, заполненную глиной.

Населения здесь было тысячи четыре, не больше. В начале девяностых народ массово переехал в Нижний Новгород, на триста километров к югу. А в нулевых остались только те, кто не успел или не сбежал вовремя.

Валерка не любил приезжать, хотя стабильно появлялся раз в несколько лет, именно осенью, на изломе прощальной сентябрьской жары, перед наступающими морозами. Деваться ему было некуда, жизнь не позволяла.

Он въехал в поселок ближе к ночи, по привычной разбитой дороге, которую не ремонтировали лет, наверное, сто. Только-только начали зажигаться фонари и огни в окнах домов. Валерка привычно подмечал взгляды прохожих, которые при виде его старенького синего «Запорожца» ускоряли шаг, старались быстрее заскочить во дворы или сворачивали в проулки.

Поселок на Валерку давил. Ладно бы летом, когда все вокруг зеленело, обочины оказывались усыпаны одуванчиками и ромашками (хотя когда он в последний раз бывал здесь летом?). А осенью выплывала вся эта грязь и серость, небо стелилось низко, на душе становилось уныло, хотелось покоя, который Валерка никак не мог заслужить. Осенью здесь было страшно и тоскливо.

Он выехал на небольшую площадь, где теснились стена к стене хозяйственный и продуктовый магазины, тут же рядками на тротуаре сидели бабки, продающие молоко и сыр, ягоды облепихи и мед. Уголок цивилизации. Когда-то давно на этой площади Валеркин отец продавал помидоры и картошку. Заднее сиденье отцовского «Запорожца» было забито мешками с овощами, а на багажнике красовалась наклейка: «Лучшее тепличное! Лучшее качество!»…

Он узнал в лицо двух старушек, с которыми дружила мать. Не померли еще. Они его тоже узнали. Одна взмахнула сухой старческой рукой. Донеслось:

– Чего явился, ирод?

Валерка не притормозил, только вжал голову в плечи, проклиная поселок, серость и старушек этих, которые были похожи на ворон, копошащихся в грязи воспоминаний в поисках ярких безделушек. Они словно играли в игру, затянувшуюся на долгие годы. Жители поселка его ненавидели, а Валерка приезжал, делал работу и уезжал.

Иногда казалось, что все эти старушки до сих пор не умирают только потому, что ждут его появления. День, неделю, месяц, годы. Вросли в лавчонки и стульчики, продают сгнившие семечки и свернувшееся кислое молоко. Ненависть, знаете ли, отлично продлевает жизнь.

Он бы и рад был никогда сюда не возвращаться, но что он вообще делал по своей воле последние тридцать лет? Ответ был прост – ничего.

Валерка свернул с площади и поехал вдоль неказистого парка, потом по извилистой дороге обогнул заброшенный ДК, выехал на родную улицу, где в тупике стоял дом.

Съехал с дороги на гравий, остановился у ворот.

На зеленой калитке кто-то написал краской: «Не подходить! Детоубийца!» Снова придется перекрашивать.

Валерка вышел, снял навесной замок. Калитка скрипнула. Он вошел во двор. Когда закрывал калитку, увидел лица в окнах дома напротив. Старик и старуха, лет под восемьдесят. Не умерли еще. За их спинами в глубине дома дрожали огоньки свечей. Электричества не было. Лица людей казались размытыми тенями.

Два окна в его доме выбили. Неровные дыры в стеклах, сетки трещин, видны занавески. Ничего неожиданного. Шпана, росшая, будто бурьян, частенько заглядывала в страшный тупичок, самоутверждалась за счет вандализма. Вроде бы ничего хорошего – швырнуть камни в окна – а вроде бы совершили геройский поступок. Никто их здесь никогда бы не осудил. Пусть гуляют, пока могут.

Валерка остановился у крыльца, чувствуя, как бьет жилка в виске. Двор был покрыт влажными гниющими листьями.

Он открыл ворота, вкатил автомобиль по мягкому настилу. Потом поднялся на крыльцо, отворил дверь и вошел в дом. Прошел, не разуваясь, к печи. Провернул вентили, достал спички. Дом промерз. Чувствовалось, как веет холодом из углов и из-под половиц. Первым делом Валерка всегда хорошенько протапливал, избавляясь от ощущения пустоты и заброшенности старого дома. С приходом тепла возвращалась жизнь.