Рик Янси - Монстролог. Дневники смерти [сборник]

Или он ушел не по своей воле. Эту возможность доктор не озвучил. Он задумчиво жевал деревяшку, в его глазах играли блики костра.

– Мы заблудились, – прозаично сказал он. – Это единственное объяснение. Ты видел, как он вчера отреагировал на это предположение. Поэтому с первым же светом он отправился искать тропу. В лесу его застала темнота, и он ждет, когда рассветет, чтобы вернуться к нам.

– А если не вернется?

Доктор нахмурился.

– Почему нет?

– Он боится. – Я вспомнил безумный взгляд его глаз, слюну, летящую с его растрескавшихся распухших губ. Я не стал говорить о другой причине – что он не вернется, потому что не сможет. Я подумал о Пьере Ларузе, насаженном на дерево.

– Тем больше у него причин вернуться, – парировал доктор. Потом, словно прочитав мои мысли, он сказал: – В этих обстоятельствах я бы не выбрал одиночество, а ведь я его выбираю почти при любых обстоятельствах! – Его челюсти неутомимо жевали кору, глаза блестели. – Тайны, – пробормотал он.

– Тайны, сэр?

– По этой причине я стал монстрологом, Уилл Генри. – Он понизил голос до теплого шепота, задушевного, как у любовника. – Она окутывает себя загадочностью. Она прячет свое подлинное лицо. Я срываю с нее маску. Я раздеваю ее донага. Я вижу ее такой, как она есть.

Он поднял лицо к закрытым вуалью небесам. Он вгляделся в верхушки деревьев, гнущиеся под верховым ветром.

– «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда…» [10] Евангелие от Иоанна 3:8. Она изменчива и ревнива и совершенно равнодушна – и поэтому совершенно неотразима. Какая смертная женщина могла бы с ней сравниться? Какая земная дева обладает ее вечной молодостью и может внушить такой восторг – и отчаяние? В ней есть что-то глубоко ужасающее, Уилл Генри, и бесконечно обольстительное. В своем вожделении овладеть ею я превратился в ее раба. Возвышаясь, я пал. Я пал… очень низко.

Хотя я сидел всего в трех футах от костра, меня охватила дрожь. Что, если доктора, как и сержанта Хока, поразила «лесная лихорадка»? Если так – если я потеряю и его, – то что станет со мной?

Он посмотрел на меня, покачал головой и мягко засмеялся.

– Я тебя предупреждал. Я хотел стать поэтом.

– Это были стихи?

– Нет, конечно, нет.

– Это не похоже ни на какие из тех стихов, которые я читал.

– Ты умный мальчик, Уилл Генри. Это может быть комплиментом и оскорблением.

Он достал изо рта изгрызанный кусок дерева и швырнул в костер.

– Ужасно! Как будто жуешь ножку стула. Но это все, что у нас есть. Мы должны научиться удовлетворяться тем, что у нас есть, как бы безвкусно и горько оно ни было.

Мы с минуту молчали. Костер потрескивал. Ветер свистел в склоненных головах сосен и елей. Позади нас в мягкой гармонии с ним постанывал Джон Чанлер.

– Он чувствовал то же, что и вы, доктор? – спросил я. – В отношении… нее?

– У Джона душа скорее боксера, а не поэта. На мой взгляд, он так и не стал взрослым. Монстрология для него – это спорт, как охота на лис или игра в крикет.

– Он думал, что это развлечение? – Мысль о том, что кто-то может счесть занятия доктора приятными, была просто абсурдной.

– О, да, он думал, что это огромное развлечение.

– В какой части?

– Обычно в той части, которая приводила его на грань краха. – Он мерзко засмеялся. – На этот раз он подобрался к этой грани слишком близко.

– Мистер Ларуз ее перешел, – сказал я. Я не мог вытравить из памяти его труп с содранной кожей.

– Интересное продолжение метафоры, Уилл Генри. Возможно, это дело больше связано с монстрологией, чем мы предполагали.

Я был потрясен.

– Вы имеете в виду, что вы изменили свою точку зрения? Вы думаете, что это могло быть…

– Реальным? О нет. Не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Возможно, есть какой-то организм местного происхождения – и вполне естественный, – который дал повод для сотворения мифа. Двуногий хищник с какими-то признаками вендиго – каннибал, гуманоид, способный обдирать деревья и быстро преодолевать большие расстояния. Джон был не первым монстрологом, который пришел сюда в поисках того, что породило легенду. Я даже нашел некоторые ссылки на это в бумагах своего отца – может быть, поэтому мать сержанта знала его имя.

– Значит… Значит, может быть что-то…

– О, Уилл Генри, ты провел со мной достаточно времени, чтобы понять: что-то есть всегда.

Он говорил о ней, как говорят о любовнице. Вечно молодая, плодовитая невеста; бесплодная старая дева; искусительница; пророчица – она была всем сразу, его возлюбленной, ради которой он отказался от общения с простыми смертными, рядом с которой бледнела даже потрясающая Мюриэл Чанлер. Его возлюбленная позвала той ночью, но позвала не его.

Ее голос – голос первозданной природы, тайный голос, доносимый с сильным ветром, голос изобильной пустыни и радостного отчаяния, голос, который ийинивоки назвали аутико , – позвал той ночью, и на него откликнулся Джон Чанлер.

Я почувствовал его присутствие еще до того, как увидел. Волосы у меня на затылке встали дыбом. У меня возникло отчетливое неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Я оглянулся через плечо. У меня перехватило дыхание. Я тронул доктора за руку, он перевел взгляд вслед за моим, и мы на секунду застыли в полном изумлении от увиденного.

У входа в палатку стоял Джон Чанлер. Его длинные тонкие голые ноги были широко расставлены, костлявые руки висели, на тощем лице внимание приковывали желтые глаза: они как будто горели внутренним огнем и шокировали ощущением узнавания – узнавал не он, а я, поскольку я уже видел пару точно таких же глаз, плывущих в лесном мраке.

Его рот отвис, распухшие губы, порванные непрестанно клацающими зубами, блестели от крови. Ею пропитался весь перед его нижней рубахи. Капли крови, как слезинки, висели на его бороде.

Уортроп с пораженным криком вскочил на ноги. Забытая винтовка упала на землю. Он сделал маленький нерешительный шаг в направлении своего друга.

– Джон?

Чанлер не ответил Он не двинулся с места. Казалось, он что-то разглядывал вверху деревьев. Его голова, непропорционально большая по сравнению с исхудавшим телом, немного склонилась набок, словно он к чему-то прислушивался – или что-то слушал Его горло издало мерзкое бульканье, как грязный источник, поднимающийся из вонючих глубин.

Потом это несчастное создание, в котором на протяжении многих дней едва теплилась жизнь, которое моему хозяину пришлось нести на руках, как новорожденное дитя, которое две недели ничего не ело, вдруг уморительно замахало руками и ногами, с поразительной скоростью проскочило мимо нас, прыгнуло на три фута над костром и со звериным рыком рвануло в чащу. Доктор бросился за ним, яростно бросив через плечо: «Уилл Генри!» Я подхватил винтовку и побежал за ним в нескольких шагах позади.