Рик Янси - Монстролог. Дневники смерти [сборник]

– Я знаю это, – зарычал он в ответ, не в силах больше сдерживаться. – Если бы не я, она была бы сейчас жива. Я должен был сделать дар, но не отдал его – я его не отдал! – Его лицо исказилось от отвращения к самому себе. Он ударил себя в грудь, как грешник перед жертвенным алтарем. – Я позволил ей уйти домой, хотя знал, знал, что она в опасности. Я отвернулся, как ты отвернулся, Уилл Генри, и что произошло? Скажи мне, что происходит, когда мы отворачиваемся!

Он упал на софу, на то самое место, где он вкусил, совсем мало, ту любовь, которую сам отверг, много лет назад прыгнув в Дунай.

– О, Уилл Генри! – вскричал он. – Какая же мы с тобой жалкая пара! Что сказал Фиддлер? «То, что он любит, не знает его, а то, что он знает, не может любить». Он говорил о тебе, но вполне мог сказать это и о нас обоих. – Он поднял на меня глаза. Он выглядел таким потерянным, таким беспомощным, что я невольно сделал шаг к нему.

– Не отсылайте меня, сэр. Пожалуйста.

Он поднял руку. И безвольно опустил.

– Жизнь это, – пробормотал он. – Джон заполнил пропуск, да? Джон дал свой ответ, но ответ ли это, Уилл Генри? Meister Абрам заявляет, что мы являем собой нечто большее, чем то, что отражает Желтый Глаз, но так ли это? Я нес его на руках всю дорогу, мы чуть не погибли, ты и я, чтобы вытащить его из пустыни, – и все для того, чтобы он смог убить единственную женщину, которую я любил.

Я сел рядом с ним.

– Вы его вынесли не для этого.

Он вяло махнул рукой, отметая мою попытку его утешить.

– И ребенок умер. Это не причина того, что ты отвернулся. Я снова задаю свой вопрос, Уилл Генри. Ответ Джона – это ответ?

Я покачал головой. Не думаю, что он ожидал от меня разгадки тайны, над которой человечество мучается с самого младенчества. Я до сих пор не знаю, чего он от меня ждал.

Или чего я ждал от него. Мы действительно были жалкой парой, монстролог и я, связанные узами, непонятными нам обоим. В Монструмариуме чудовище заставило меня повернуться и узреть «истинное лицо» любви. Но у любви больше, чем одно лицо, и Желтый Глаз – это не единственный глаз. Не бывает опустошенности без изобилия. И голос чудовища – это не единственный голос, который летит на сильном ветре. Этот другой голос был в каждом осторожном шаге, который доктор делал в пустыне. Он был в той ночи, когда он обнимал меня, чтобы не дать умереть от холода. Он был в глазах Мюриэл, когда той ночью их тени встретились и слились в одну. Он есть всегда, как и голод, который нельзя утолить, но малейший его глоток утоляет лучше, чем самое роскошное пиршество.

Я потянулся через пространство, которое нас разделяло – меньше фута и больше, чем вселенная, – и взял руку монстролога в свою руку.

Ноябрь, 2009

Никто из известных личностей, упоминаемых в дневниках (Томас Эдисон, Элджернон Блэквуд, Брэм Стокер, Генри Ирвинг, Джон Пембертон, Александр Гюстав Эйфель, Томас Бернс и Якоб Рийс), никогда не писал и прилюдно не говорил о человеке по имени Пеллинор Уортроп или о чем-либо, хотя бы отдаленно напоминающем науку монстрологию. Конечно, этот факт не доказывает, что эти реальные люди того времени не знали Уортропа; однако если они его знали, то очень странно, что никогда не упоминали о нем или о его экзотической «философии». Например, я не нашел никаких признаков того, что Стокер списал своего Ван Хельсинга с «реального» доктора по имени фон Хельрунг.

Это рассказ Блэквуда, опубликованный в 1910 году, ввел в обиход вендиго и сделал Блэквуда популярным писателем в жанре ужасов. Я не нашел никаких свидетельств, что этот рассказ был написан под впечатлением либо как-то основывался на отчете Уилла Генри из четвертого тома, но такая версия напрашивается, если судить по встрече в клубе Зено, о существовании которого я тоже не нашел никаких данных.

Скрупулезный поиск в газетных архивах не дал ничего, кроме статей, воспроизведенных в начале этой книги. Я не нашел никаких упоминаний под именем Блэквуда или каким-либо другим об убийствах, описанных в шестом томе. Никаких упоминаний имени Чанлер и никаких статей о некоем американском «Потрошителе», разгуливавшем по улицам Нью-Йорка. Эта часть рассказа Уилла Генри, где он упоминает о газетных вырезках в библиотеке фон Хельрунга, безусловно, выдумка. Скандал, в который было вовлечено известное нью-йоркское семейство, конечно, стал бы темой для всех тогдашних газет. И если это неправда, то под вопросом оказываются все записи… Но разве я когда-нибудь сомневался, что дневники – это плод вымысла?

Удрученный результатами своих попыток подтвердить их содержание, я обратился к самим дневникам. Я связался с экспертом-почерковедом из Флоридского университета в Гейнсвилле, и он любезно согласился просмотреть материалы. В его отчете содержались следующие наблюдения:

Автор проходил курс обучения, по меньшей мере в средних школах, а возможно, и в колледже…

Автор чрезвычайно педантичен, со склонностью к мелочности. Возможно, он был исключительно опрятен, чрезмерно утончен, очень неравнодушен к тому, как он выглядел и как его воспринимали окружающие…

Автор, возможно, страдал некими расстройствами личности, однако в высшей степени сомнительно, учитывая логичность текста, что у него была шизофрения или какое-либо другое серьезное психическое заболевание. Маловероятно, что он бредил.

Автор любит привычки, рутину, предсказуемость. Чувствует себя чрезвычайно некомфортно во враждебном окружении. Застенчив, интроверт, «чувствующий и думающий», а не «делающий».

Далее в отчете выдвигались предположения о том, что Уилл Генри болел артритом, страдал от маниакальной депрессии, подолгу жил один либо без товарищеского общения. Особенно пикантным мне показалось предположение о его щепетильности в том, как он выглядел, учитывая, в каком виде он был найден в сточной канаве: грязным, дурно одетым, со спутанной бородой и длинными всклокоченными волосами. Что могло довести до такого состояния такого человека? Другое поразительное, на мой взгляд, утверждение – это «маловероятно, что он бредил».

Разные вендиго. Смертельные Монгольские Черви. Организм, выделяющий некие ферменты, которые позволяют его хозяину неестественно долго жить. И при этом маловероятно, что он бредил.? Почерковедческий анализ в такой же степени искусство, как и наука; поначалу это заявление привело меня, мягко говоря, в замешательство.

Однако по размышлении оно показалось оправданным при условии, что Уилл Генри (или кто бы это ни был) писал беллетристику. Человек может сочинять беллетристику и – я слышал о такой вероятности – при этом не бредить. Саму беллетристику можно охарактеризовать как высокоорганизованное бредовое мышление. Если автор написал о жизни некоего Уилла Генри, это еще не значит, что он описал свою жизнь.