Кира Брид-Райсли - Серебряные глаза

Давным-давно у ее отца была другая закусочная, очень простая и маленькая, с клетчатыми скатертями на столах и кухней, которую было видно из обеденного зала. Они все жили там: отец, мать и мы . В самом раннем детстве Чарли никогда не оставалась одна, рядом всегда находился маленький мальчик; они были так тесно связаны, что в ее нынешних воспоминаниях он словно являлся частью ее самой, маленькой Чарли. Они постоянно были вместе, и Чарли привыкла говорить «мы» раньше, чем выучила слово «я».

Они вместе играли на полу в кухне, иногда прятались под деревянным столом и там рисовали цветными карандашами. Чарли помнила шарканье ног и тени проходящих мимо посетителей. Лопасти медленно вращающегося вентилятора разрезали падавший на пол свет на отдельные полосы. Чарли помнила запах затушенных в пепельнице сигарет и веселый смех взрослых, увлеченно слушавших какую-то веселую историю.

Очень часто она слышала доносившийся из дальнего угла смех отца, беседующего с посетителями. Чарли представила, как папа беззаботно смеется, и в груди у нее заныло, потому что его глаза сияли весельем, улыбка была непринужденной, а еще потому, что папа хотел, чтобы они все были частью той закусочной, и охотно позволял им помогать. Потому что он не боялся разрешать своим детям всюду совать свой нос и исследовать все вокруг. В то время папа еще не страдал от горя, а потому разительно отличался от того образа отца, который запечатлелся в ее памяти впоследствии.

Рассказывая, Чарли смотрела себе под ноги, на землю, камни и сухие растоптанные листья, а ее рука машинально обламывала кусочки коры со ствола дерева. «Интересно, дереву от этого не больно?» – подумала девушка. Усилием воли она заставила себя убрать руки от дерева и сцепила их перед собой.

Закусочная работала допоздна, поэтому, едва научившись ходить, Чарли и тот маленький мальчик вовсю ползали по кладовой, полной одеял и мягких игрушек, да так там и засыпали. Она помнила, как клала голову на мешок, точно на подушку – там были такие большие сумки, что она легко могла бы залезть в любую из них. Они прижимались друг к другу и шепотом говорили всякую ерунду, понятную лишь им двоим, и под этот тихий лепет Чарли засыпала, краем уха слыша позвякивание посуды на кухне закусочной, приглушенные голоса взрослых, а также звуки, издаваемые танцующими медведем и кроликом.

Они обожали тех зверей: покрытые желтовато-коричневым мехом медведь и кролик бродили по закусочной, танцевали и пели для посетителей, а иногда только для Чарли и того маленького мальчика. Иногда животные двигались медленно, механически, а порой – плавно, совсем по-человечески; мальчику больше нравилось, когда его любимцы вели себя как люди, а Чарли – наоборот. Их неестественные движения, безжизненные глаза и периодические «притормаживания» завораживали девочку. Звери вели себя как живые, будучи неживыми. Узкая, но бездонная пропасть между двумя этими вещами, между живым и неживым очаровывала ее, хотя Чарли ни за что не сумела бы объяснить почему.

– Думаю, это были костюмы, – сказала Чарли, по-прежнему глядя в землю. – Животные не всегда вели себя как роботы; это были костюмы медведя и кролика. Время от времени отец надевал их на одного из своих роботов, и по тому, как они танцевали, всегда можно было определить, на которого именно.

Чарли замолчала, не в силах продолжать. Было еще кое-что, нечто, из-за чего она постаралась затолкать эти воспоминания в самый дальний уголок памяти. Она никогда не хотела говорить об этом с тетей Джен, даже ради того, чтобы получить ответы на мучившие ее вопросы, – все потому, что боялась услышать ответы. До сих пор Чарли рассказывала, не смея поднять глаза на Джона, и смотрела исключительно на землю, на свои руки и кроссовки. Теперь же она подняла взгляд и увидела, что юноша глядит на нее восхищенно и, похоже, затаил дыхание. Он ждал, не говоря ни слова – очевидно, не хотел ненароком ее перебить.

– Это все, что я помню, – наконец проговорила девушка, хотя прекрасно знала, что лжет.

– Погоди, так кем был тот маленький мальчик? – спросил Джон.

Чарли покачала головой: как жаль, что Джон так этого и не понял.

– Он был моим, – ответила она. – В смысле, это был мой брат. Мы были одинаковые. – Она говорила по-детски, словно только что пережитые воспоминания наложили отпечаток на ее способность изъясняться связно. Чарли кашлянула. – Извини, – пробормотала она и медленно продолжила, тщательно подбирая слова: – Думаю, это был мой брат-близнец.

Джон открыл рот, как будто хотел задать вопрос: «И что с ним случилось?» Однако на лице Чарли, видимо, что-то такое промелькнуло, потому что вместо этого юноша сказал:

– Думаешь, то место находилось где-то здесь, неподалеку? Я хочу сказать, та закусочная могла быть где угодно, даже в другом штате.

– Не знаю, – медленно проговорила Чарли, оглядываясь и окидывая взглядом деревья. – Здесь все напоминает о той закусочной. Как будто стоит мне повернуть за угол – и я ее увижу. – У Чарли задрожал голос. – Я хочу ее найти, – добавила девушка внезапно, и стоило ей произнести эти слова, она поняла: да, ей действительно этого хочется.

– Хорошо, что ты про нее помнишь? – с энтузиазмом спросил Джон, подаваясь вперед, словно почуявший след охотничий пес. Похоже, ему не терпелось отправиться на поиски с того самого момента, когда Чарли упомянула о закусочной. Девушка улыбнулась и покачала головой.

– Я мало что помню, – повторила она. – Не знаю, будет ли толк от этих обрывочных воспоминаний. Как я уже сказала, это даже не воспоминания, а скорее отдельные кусочки, будто картинки из книги. – Она закрыла глаза, пытаясь представить себе старую закусочную. – Пол то и дело дрожал. – Девушка подняла голову, перед ее мысленным взором вдруг всплыл очень ясный образ. – Может, рядом проходили поезда? – спросила она, как будто Джон знал ответ. – Я помню такой громоподобный звук, он повторялся изо дня в день, ничего значительнее я в жизни не слышала. Не то чтобы он был громким, но от него тряслось все тело, и все в груди вибрировало.

– Тогда, наверное закусочная стояла возле железнодорожных путей? – спросил Джон.

– Ага, – кивнула Чарли, окрыленная внезапной надеждой. – А перед входом росло дерево. Оно походило на старое, безобразное чудовище, такое сгорбившееся и высохшее, его корявые ветки тянулись в стороны, как руки. Всякий раз, когда мы куда-то выходили вечером и проходили мимо него, я закрывала лицо краем отцовской рубашки, чтобы только не видеть то страшилище.

– Что еще? – спросил Джон. – Может, рядом были какие-то магазины или другие закусочные?

– Нет. То есть мне кажется, что ничего такого не было. Извини. – Чарли почесала затылок. – Больше ничего не помню.