Лорен Оливер - Пропавшие девочки

– Это отвратительно, – выдыхаю я.

– Потом еще спасибо скажешь, – отвечает она, похлопывая меня по спине.

Она права. Почти мгновенно по моему желудку и груди растекается тепло, оно сосредоточивается где-то между ключицами, и я не могу сдержать хихиканье.

– Хочешь пойти посмотреть с холма? – спрашивает она. – Оттуда открывается лучший вид. И Роджерс даже принес, – она понижает голос, – унцию травки. Мы по очереди ходим в ремонтную мастерскую.

– Я скоро приду.

Внезапно я осознаю безумие того, что собираюсь сделать (нет, что мы с Дарой собираемся сделать), и меня накрывает приступ смеха. Делаю еще один глоток, прежде чем вернуть фляжку Элис.

– Пойдем, – уговаривает она. – Потом ты нас не найдешь.

– Скоро приду, – повторяю я. – Обещаю.

Она пожимает плечами и вприпрыжку отправляется по тропинке.

– Как хочешь, – сдается она и снова отпивает из фляжки, в которой на секунду отражается небо, на этот раз окрашенное в сияющий розовый. – Удачно повеселиться!

Я делаю вид, что поднимаю несуществующий стакан, и смотрю вслед, пока она не исчезает в тени, слившись с толпой. Затем я решаю сократить путь и пройти через посадку, из-за которой «Врата» относительно изолированы. Эта часть парка задумывалась как тропическая и экзотическая. Когда сходишь с тропинки, кажется, что попадаешь в другой мир. В отличие от других насаждений этим позволили расти бесконтрольно, и мне приходится прокладывать себе путь, отбрасывая стебли вьющихся растений и ныряя под толстые, широкие листья карликовых пальм, которые шлепают по мне, когда прохожу мимо. Почти сразу звуки становятся приглушенными, словно они доносятся из-за тонкого слоя воды, всюду гудят мошки и сверчки. Я слышу даже тончайший звук крыльев мотыльков, которые врезаются в мои голые руки. Пробираюсь через заросли, время от времени спотыкаясь в темноте, и не свожу глаз с мерцающей верхушки «Врат». В отдалении я слышу рев толпы: финал. На мгновение небо превращается в сумасшедшую мешанину цветов, у которых даже нет названия: сине-зелено-розовый и оранжево-фиолетово-золотой, так как фейерверки сменяют друг друга с бешеной скоростью.

Слева я слышу шорох и приглушенный смех. Оборачиваюсь и вижу парня, застегивающего штаны, и девушку, которая смеется и тянет его за руку на тропинку. На секунду я замираю, испугавшись, что они решат, будто я подглядывала, но затем снова остаюсь одна и продолжаю свой путь.

Последние вспышки фейерверков догорают в небе, пока я преодолеваю последние метры зарослей. В их мерцании, в неожиданных потоках ярко-зеленого, отражающегося в облаках цветом туманного океана, я вижу, что кто-то стоит у «Врат», запрокинув голову, и глядит на самую верхнюю точку.

Мое сердце подпрыгивает. Дара. Но затем зеленые вспышки в небе гаснут, и она превращается в неясную темную точку, туманный силуэт на фоне стали.

Я уже на середине пути, когда понимаю, что это не Дара. Конечно нет. Поза не ее, и рост, и одежда. Но останавливаться уже слишком поздно, я уже окликнула, и, когда он оборачивается (он!), я в ужасе застываю, и мне нечего сказать. У меня просто нет объяснений.

У него очень тонкое лицо. Челюсть покрыта щетиной, которая в полумраке выглядит как тень. Глаза у него запавшие и в то же время необычайно большие, словно бильярдные шары, лишь наполовину провалившиеся в свои лузы. И хоть я никогда его раньше не видела, я сразу его узнаю.

– Мистер Ковласки, – машинально произношу я.

Наверное, мне необходимо назвать его вслух, иначе видеть его здесь и сейчас, приближаться к нему было бы слишком страшно. Точно так же мы с Дарой раньше давали имена монстрам, живущим в нашем шкафу, чтобы меньше бояться. Глупые имена, которые делали их менее пугающими. Одного звали Тимми, и была еще Сабрина. В нем определенно есть что-то жуткое, он выглядит изможденным и призрачным и смотрит будто бы не на меня, а на фото, где запечатлено нечто ужасное.

Но он не успевает ничего ответить, потому что в эту секунду мимо меня проходит Мод и протягивает ему руку, словно они партнеры по кадрили, готовые пуститься в пляс. Должно быть, ее прислали перехватить его. Как только она начинает двигаться, я понимаю, что он пьян. Он шагает очень осторожно, как делают люди, когда хотят показаться трезвыми.

– Пойдемте, мистер Ковласки. – Голос Мод звучит на удивление радостно. Забавно, что она может казаться счастливой только в кризисные моменты. – Шоу закончилось. Парк закрывается. Вы приехали сюда на машине?

Он не отвечает.

– Как насчет чашечки кофе перед уходом?

Когда они проходят мимо, мне приходится отвернуться и обхватить себя руками. Его глаза – словно два темных провала, и теперь моя очередь видеть страшные картинки. Перед глазами проходят воспоминания: сколько раз я помогала Даре, спасала ее, вытаскивала из передряг. Выгораживала перед родителями, избавлялась от найденных в ее комнате пакетиков с белым порошком или зелеными комочками, конфисковывала ее сигареты, а потом, смягчившись, возвращала, когда она обнимала меня, клала подбородок мне на грудь и жалобно смотрела из-под своих темных ресниц. Я находила ее в отключке в ванной и перетаскивала в постель, а от нее разило водкой. Все записки, которые я писала, чтобы отпросить ее с физкультуры или математики, чтобы ей не влетело за прогулы. Все сделки, которые я заключала с Богом (хотя до сих пор не решила, верю ли в него), когда знала, что она развлекается где-то, в стельку пьяная, в компании случайных фриков и лузеров, которых тянуло к ней словно магнитом. Парней, которые работали вышибалами в клубах или управляли сомнительными барами и увивались за старшеклассницами, потому что у девчонок их возраста хватало мозгов даже не разговаривать с ними. « Если Дара вернется домой в целости и сохранности, я больше никогда ни о чем не попрошу. Если с Дарой все будет в порядке, обещаю быть суперхорошей. И то, что случилось на балу в День Отцов-основателей, больше никогда не повторится.

Я клянусь, Господи. Пожалуйста. Только пусть с ней все будет в порядке».

Какой я была дурой, когда надеялась, что Дара придет, что ее притянет ко мне словно магнитом, так же, как когда мы были маленькими. Она наверняка тусуется где-нибудь в Ист Норвоке, пьяная и счастливая, или пьяная и несчастная, празднует свой день рождения, позволив какому-нибудь парню засунуть руку ей между ног. Может даже, этот парень – Паркер.

Фейерверк уже закончился, и парк начинает пустеть. Я замечаю, что «могильщики» уже работают вовсю. Сегодня их семеро в смене, включая самого Уилкокса. Мешки с мусором аккуратно сложены у ворот, а стулья собраны в высокие башни.

Двое охранников у ворот следят за тем, как гости покидают парк. Перед «Бум-е-рангом» уже никого нет, но в воздухе еще витает легкий пороховой дымок – запах петард. Когда я в конце концов снова забираюсь в машину Дары, чувствую усталость во всем теле, тупую боль во всех суставах и щиплет глаз.